А вот здесь уже ахтунг. Лютейший ахтунг.
читать дальше - Ты готова? - спрашивает меня Лирик, на чьих губах играет недобрая ухмылка.
Переминаясь с ноги на ногу от неудобства, но всеми силами стараясь это скрыть, я коротко киваю ему. Для меня всё просто не может быть иначе. Когда бы он ни позвал меня к себе, я просто должна быть готова. Вся моя жизнь, вся моя любовь посвящены ему одному, и отречься от них, когда пройдено уже так много, когда столько высказано, сделано и выстрадано, я просто не могу. Когда я думаю о том, что уже позади, но уже оставило на мне неизгладимый след, - не имеет значения, физический или моральный, - я понимаю, что просто не могу и не смогу никогда повернуть назад. И здесь моё желание не играет никакой роли, хотя бы потому, что этого желания просто нет. Слишком много чего сковало меня с Лириком словно стальная цепь... пусть я и понимаю, что связь эта - односторонняя, и только с моей стороны.
Он смог принять мою любовь как данность, но я знаю, что взаимности мне не ждать никогда. Я стараюсь всякий раз быть максимально покорной, исполняя каждую его прихоть, какой бы безумной или жестокой она бы ни казалась тем, кто не знает нашу историю, но всякий раз этого словно бы недостаточно. И очень часто я укоряю себя за это, постоянно обдумывая, где я ошибаюсь. В том, что всё идёт так, как идёт, вина только моя, и я это знаю. Но отследить тот момент, когда именно началось это вечное "недо", я просто не в силах.
Именно поэтому всякий раз на наших с Лириком нечастых, но ярких в своей дьяволичности и похоти встречах в его старом, служившем ему ещё с тех времён, когда его не похоронил заживо его же народ, логове, я стараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы он не только принял, но и понял мою любовь к нему. Два таких простых, таких схожих и в то же время таких разных, как берега одной реки, понятия. Принять - значит, просто смириться с фактом наличия чего бы то ни было. Оно может вызывать раздражение и неприязнь, но ты смирился с этим. Ты просто знаешь, что оно есть, и это отчасти словно бы приглушает весь негатив. Это сродни дождливой погоде или метели - если снаружи льёт как из ведра или снег летит в лицо гигантскими комками, то ты можешь сколько угодно злиться, рвать на себе волосы и топать от гнева ногами, но погоде твои перепады настроения будут просто никак. Так же и принятие Лириком моей любви. Я не знаю до конца, как именно он относится к этому - большей откровенности, чем его простые слова о том, что он не способен на любовь, я всё равно не заслужила. Однако мне достаточно и этого, чтобы знать, что он вряд ли когда-либо откроется хотя бы так же скупо, как и в тот день, когда я смогла рассказать ему о своих чувствах.
И совсем другое дело - понимание. Порой мне кажется, что Лирик и вовсе не может испытывать никаких чувств, не окрашивая их в негатив. Мою любовь к нему он использует только как свою полную мрака и моей боли игру, и, зная его всё своё существование, я понимаю, что он просто не может по-другому. Есть те, кто просто не может испытывать даже настолько не самые светлые чувства, как понимание и даже отчасти идущее с ним в связке снисхождение. В этот момент я даже задумываюсь о том, что, возможно, для него эта похоть и желание узнать, насколько далеко я пойду ради своих к нему чувств, и есть подобие любви. Пусть он никогда не признает это перед собой, но это знаю и вижу я. Возможно, я так только утешаю себя всякий раз, когда вижу его, но даже настолько сомнительное утешение для меня лучше никакого.
Вынырнув из своих не самых весёлых мыслей, я в который раз начинаю осматривать логово Лирика. Это место, где сосредоточены все мои страдания, я знаю одновременно хорошо и плохо. Хорошо потому, что я, добираясь до своего повелителя со своих обычных, рутинных заданий, преодолеваю путь к сердцу этого места так, что, можно сказать, ни одна деталь не остаётся мной не замеченной. Здесь очень много ловушек для тех, кто, как те самые четыре глупца и один безумец, умершие именно в этом месте страшной смертью, вдруг захочет решить, что Лирик оказался не по зубам тем наивным, но обязательно окажется им таковым, но мне эти ловушки не навредят никогда. Все эти лазеры, силовые поля и вооружённые до зубов роботы опознают во мне свою, а потому через эти комнаты, окрашенные в багряно-чёрные тона, я прохожу очень быстро. Но, даже несмотря на это, я всё равно боюсь. Боюсь всякий раз того, что ждёт меня на этот раз, помня слова Лирика о том, что рано или поздно живой или даже просто невредимой я от него не уйду. Что он приготовил для меня на этот раз?
Я с трудом отвожу свой расфокусированный взор от морды Лирика и начинаю в который раз осматривать эту комнату, где проходят наши с ним встречи. На первый взгляд, она ничем не отличается от остальных - тот же теряющийся во мраке высоты потолок, с которого подозрительно низко свисают самые разные манипуляторы, подобные тем, какими обладает сам Лирик, те же стены, увешанные неведомой мне техникой. А часть этой зловещей техники, как я могу упомнить, и вовсе расположена так высоко, что я даже не пытаюсь её увидеть, зная, что это бесполезно. Я в самом деле очень хочу узнать, что делают эти приспособления, больше всего напоминающие мне одновременно и детали от других роботов, и фрагменты их вооружения, но что-то словно бы немо говорит мне: всё, что здесь есть, может быть использовано против тебя, а потому лучше просто молчи. Но разве не этого ли использования на мне всего и даже больше я хотела ещё тогда, давно, когда боялась одной мысли о том, чтобы сказать Лирику о своих чувствах? Здесь я даже не игрушка и даже не просто вещь, но здесь я могу идеально раскрыть в себе всё то, что так старательно подавляла в зародыше. Я боюсь Лирика и одновременно люблю его до боли, но я понимаю, что сама выбрала себе такую судьбу. И, что пугает меня больше всего, - я не хочу существовать по-другому. Будь у меня выбор в случае моего возвращения в прошлое между тем, чтобы изменить всё, что произошло, или прожить своё подобие жизни так же, как и сейчас, я бы без колебаний выбрала второе. Такова моя судьба. И противиться ей я просто не хочу.
- Превосходно, - тем временем, отмечает Лирик, пробуя воздух на вкус языком. - Тогда начнём. На кресло, - приказывает он мне спокойным тоном, нажимая кнопку на своей груди пальцем манипулятора.
Я уже знаю этот приказ. Он звучит всякий раз, как я здесь оказываюсь, а потому всё то, что будет дальше, знакомо мне до боли. Как знаю и то, для чего именно Лирик нажимает на эту кнопку у себя на груди. В тот же миг прикрывающие мои груди стальные части моего боди спускаются чуть ниже, обнажая мои соски, как обнажается и моя промежность, когда закрывающая её часть боди смещается чуть в сторону. Только теперь своими открывшимися сенсорными и, как я знаю, невероятно податливыми частями я ощущаю, как здесь по-странному холодно, и этот холод отчасти пугает меня. Обычно тут просто никак, но теперь здесь этот холод. Как в то одновременно далёкое и близкое утро, когда мне наконец-то стало позволено высказаться, признать, прочувствовать. Я хотела было поинтересоваться у Лирика, что это значит, но всем своим существом знаю, что не имею права. А оттого и решаю смолчать.
Преодолевая свои страхи и неудобство, я начинаю медленно идти в центр комнаты, где, можно сказать, сосредоточена сама квинтэссенция моих мучений. Здесь очень темно, но я знаю, что именно ждёт в этом центре своего часа, поджидая меня всякий раз. Обычное с виду медицинское кресло с широко расставленными подставками для рук и ног, подобное тем, на которых осматривают органических самок врачи, мне уже давно знакомо, но всякий раз от одного его вида моё подобие души словно бы сжимается в комок, становясь таким маленьким, что будь я живой - я бы плакала от одного факта того, что я чувствую именно это. Ужасное чувство осознания собственной ничтожности, с которым я уже давно стала единым целым.
Тем не менее, мой жребий давно был брошен. Преодолевая саму себя и свои никчёмные страхи, я забираюсь на это кресло, покорно расставляя руки и разводя ноги. Я не вижу Лирика, но я могу прекрасно догадаться о том, что ждёт меня. Где-то одновременно далеко и близко снова раздаётся щелчок его кнопки на скафандре - и тут же, отрезая дорогу назад, со сторон всех моих конечностей тьму вокруг рассекают вспышки света. Эти браслеты, мои энергетические оковы, которые я не смогу ни снять, когда относительно свободна, ни разорвать сейчас, во время наших с Лириком игр, я ношу постоянно. Когда они деактивированы, они не причиняют ни вреда, ни неудобств, напоминая, скорее, украшения. Для меня же они - моё вечное напоминание о том, кто я, и где мне место... и не только это. Только заполучив их, я осознала, зачем органические существа, заключая брак, обмениваются кольцами, которые порой носят всю жизнь, не снимая их даже на ночь. Для меня эти браслеты не только показатель моего положения, но и напоминание о том, что всё, что происходит между мной и Лириком, реально, и я не имею права сомневаться в правдивости своих чувств. Даже когда я сомневаюсь в себе, но не в них, когда мне кажется, что я недостойна ни его самого, ни даже такого низменного его отношения ко мне, всё, что мне нужно, - просто посмотреть на любой из этих браслетов. И от этого отчасти становится легче. Пусть тёмный, мрачный, но прекрасно удерживающий меня якорь.
- Дай мне взглянуть на тебя, - оказавшись за моей головой, вкрадчиво шепчет Лирик, тут же оказываясь прямо передо мной.
Я прекрасно знаю, на какую именно часть меня хочет взглянуть Лирик, но от этого знания легче мне не становится, поскольку я прекрасно могу представить, что именно он там увидит, и как я в целом выгляжу сейчас. Давно, чуть ли не сразу после моего ему признания в своих чувствах, он установил в моё влагалище устройство, давно ставшее для меня и очередным напоминанием, что всё происходящее между нами реально, и сладкой пыткой, отравляющей мой искусственный мозг словно смертельный яд. Поначалу оно выглядело как просто полый и сетчатый искусственный член, основание которого тут же вцепилось в меня словно пиявка, чтобы я никогда не смогла бы его вытащить без воли Лирика на то, но неладное я заподозрила не сразу. Когда эта игрушка была только помещена в моё влагалище, я была уверена в том, что в скором времени я её перестану замечать, но я опять ошиблась. Каждые несколько часов, в совершенно случайное время, он, словно адская груша, становится шире, растягивая меня так, что каждый раз приходится заново привыкать к тому факту, что мне снова будет нужно учиться двигаться так, чтобы этот имитатор не вызывал у меня чересчур много неудобств.
Помня о том, с каким трудом мне давался каждый шаг к этому проклятому и любимому одновременно креслу, я чувствую странное, но приятное ощущение себя ещё большей секс-игрушкой, чем уже стала. Я смотрю на Лирика, в чьих жёлтых глазах явно играют искры самодовольства, и понимаю, как же грязно я выгляжу со стороны. Моё влагалище явно растянуто до предела, и даже если Лирик решит избавить меня от этого, пожалуй, вполне терпимого варианта средневековой груши, но такого же пыточного, как эта самая груша, устройства, я всё время буду помнить о том, что со мной происходило. Искусственная плоть не уменьшится в размерах, и между моих ног навеки останется зияющая дыра. Но разве не на что-то подобное я ещё недавно была готова подписаться в любой момент, лишь бы это одобрил Лирик? Он - мой господин, мой хозяин, мой владыка, даровавший мне это тело. И сейчас, лёжа на этом кресле, скованная по рукам и ногам, я знаю, что я полностью открыта перед ним во всех смыслах. Он давно знает мою душу, а теперь узнает моё тело намного лучше, чем раньше. И, лишь только подумав об этом, я прикрываю глаза от позорного возбуждения.
- Прекрасно, - довольно отмечает Лирик, смотря мне прямо в глаза. - Рано или поздно я растяну тебя так, что тебе будет мало и одного моего члена, и ты будешь молить меня о большем. Не этого ли ты ждёшь?
Всё также прикрывая глаза, я киваю ему, не в силах выдавить из себя ни слова. В самом деле, это и есть одно из того, о чём я мечтала всегда, пусть и старалась не думать об этом из-за того, что такие мысли пугают меня и по сей день. Лирик намного крупнее меня, а потому вполне резонно то, что даже один его член не сможет поместиться в моём влагалище. Мы оба это понимаем, а потому чаще всего внутри меня оказывается его хвост, пусть я и знаю, что так вечно быть просто не должно и не может. В сексе, каким бы извращённым он ни был, удовольствие должно быть совершенным и, желательно, обоюдным, но пока что я могу пересчитать по пальцам одной руки то, сколько раз я вымолила у Лирика право на оргазм. И вот теперь оказывается, что он с этим адским расширителем решил так позаботиться обо мне. Одной мысли об этом мне достаточно для того, чтобы в наслаждении от его слов и моего вида закусить губу и ловить каждое слово Лирика так, как будто бы мы видимся в последний раз.
- Я вижу, что ты уже хочешь большего. Что же, я как раз собирался оставить на тебе ещё один маленький след. Ты, наверное, догадываешься, что этот расширитель не будет с тобой вечно, и если это так, то ты права. Мне кажется, что я точно знаю, что ты запомнишь навсегда, думая обо мне при каждом своём движении...
Я не решаюсь открыть рот, не решаюсь спросить Лирика о том, что именно мне уготовано. Мне одновременно страшно и интересно, что меня ждёт, но всё же я вынуждена признать, что страх в этот раз пересиливает любопытство. Всё, что я могу, - немо смотреть ему в глаза, ожидая. Ожидание... Ещё одна пытка, как я вынуждена признать, причиняющая больше боли, чем любой, самый страшный и роковой удар. Здесь так темно, а двигаться я почти что не могу, и это тоже не прибавляет мне уверенности в грядущем. Всё, что мне остаётся, - полностью пропустить эту пытку через себя, дать ей поглотить всё моё подобие души, только потому, что так со мной поступает именно Лирик. Всё, что он делает, правильно априори, а потому я не имею права думать о том, что это не будет мне во благо.
Снова попробовав воздух на вкус, Лирик нажимает кнопку на своём скафандре, и тут же откуда-то сверху раздаётся скрежет и треск. Это явно заработал очередной манипулятор, но какой именно - я пока что не могу видеть, да и не решаюсь. Я продолжаю смотреть Лирику в глаза, тщетно пытаясь понять, что он задумал, и какой именно след он хочет оставить на мне так, чтобы он остался со мной навсегда. В голову лезут нелепые мысли о татуированных знаках, коими любили украшать себя органические существа, но даже я знаю, что это было бы слишком просто. Лирик изобретателен, а потому он точно не захочет метить меня таким образом. Но что тогда?
Ответ на свой вопрос я получаю моментально, лишь стоит манипулятору спуститься ко мне. Таких манипуляторов здесь я ещё здесь не видела, но от этого мне не легче. Он тонкий, изящный, угольно-чёрного, как и всё вокруг, цвета, и всюду на его многочисленных стыках горят красные огоньки. А вместо кисти у него острейший металлический скальпель, который, как мне кажется, блестит даже в этой почти что тёмной комнате.
- Ты думаешь, что я решил изувечить тебя? - всё так же тихо говорит мне Лирик, но его слова стучат в моих ушах набатом. - Не в этот раз, Мета. Не в этот раз. Сейчас я собираюсь отчасти даже помочь тебе, избавив тебя от того, что, как мне кажется, тебе сейчас только вредит. Знаю, будет больно. Но поверь, дальнейшее для тебя искупит всё.
С ужасом я начинаю осознавать то, что именно для меня уготовано. Обрезание - одна из древнейших операций у живых существ, которую они долгие годы делали, в основном, своим детям, по самым разным причинам. Но, как правило, для них это был знак отличия, своего рода способ показать свою принадлежность к той или иной группе себе подобных. Принадлежность... А не этого ли так ярко и одновременно сокровенно жаждала я - всем своим видом показывать, что вся моя жизнь, всё моё подобие судьбы принадлежат только одному - Лирику? Если он хочет лишить меня моих половых органов или даже только их части во имя того, чтобы я ощущала это постоянно, то я готова. Именно с этой мыслью я и смотрю на опускающийся всё ниже и ниже манипулятор со скальпелем вместо кисти.
Холодный металл скальпеля касается крайней плоти моего клитора. Он пока что не режет - просто свисает надо мной, этакая немая угроза, мрачный предвестник будущего, в котором я теперь точно уверена. Мне кажется, что в этот раз я знаю наверняка то, что задумал Лирик, но от этого мне не легче. Вот и оно - то, что будет очередным мне напоминанием о том, кто я, и чья я, - лишение возможности получать удовольствие от секса раз и навсегда. Мне сейчас явно просто отрежут клитор, и я стану просто секс-куклой, чьей задачей будет просто вмещать в себя член, и счастье, если не два, и молчать. Страшно. Страшно до безумия и отчасти жаль себя саму. Всё-таки в глубине своего подобия души я надеялась на то, что во времена своих редких оргазмов моё удовольствие хоть немного, но радовало Лирика. И вот сейчас выясняется, что это ему, вероятнее всего, просто мешало. Почему-то от этого становится так горько, что даже хочется закрыть глаза в бессильной злобе на себя же саму. Никчёмность всегда будет никчёмностью. Кому, как не мне, этого не знать.
Однако в который раз я понимаю, что я ошиблась. Лишь стоило мне подумать о том, что сейчас из меня сделают своего рода бесполое существо, как скальпель тут же делает надрез на крайней плоти клитора. Он двигается осторожно, так, чтобы не задеть сам клитор, проводя надрез за надрезом. Мне больно так, что хочется кричать, но я смогла подавить в себе крик, а потому с моих губ сорвалось лишь что-то, больше всего похожее на недовольное шипение. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а чтобы терпеть боль стало легче, я закусываю губу, хотя помогает это мало. Я всё равно чувствую каждое движение скальпеля, и мне кажется, что все они пронзают меня насквозь, терзая мой мозг и сознание.
Я приподнимаюсь - осторожно, так, чтобы не навредить самой себе, - и внимательно смотрю, как скальпель быстро и умело обрезает крайнюю плоть моего клитора, и, несмотря на боль, я чувствую немое облегчение. Никто не собирается лишать меня возможности испытывать удовольствие. Даже, скорее, наоборот: Лирик хочет, чтобы я распробовала каждый свой грядущий оргазм более ярко, чем могла до этого момента. Я прекрасно знаю, что капюшон клитора закрывает его почти полностью, а плоть под ним, пусть даже искусственная, как у меня, очень хрупка и чувствительна, а потому, хоть и морщась от боли, я не могу не испытывать благодарности к Лирику. Да, как он и обещал мне давно, целой в полном на то понимании от него после этой нашей игры я не уйду. Да и надо ли мне это?
Скальпель немного приподнимается надо мной, одним лишь своим кончиком сбрасывая обрезанный капюшон куда-то на пол. Холод этой комнаты ощущается только что полностью обнажённым клитором как тысячи мельчайших игл где-то внутри меня, но теперь меня это не волнует. Если это и есть то самое вечное напоминание о себе, о котором говорил мне Лирик, то я в который раз смогу принять это с благодарностью. Только потому, что это сделал со мной он.
- Тебе очень больно? - интересуется у меня Лирик, внимательно смотря мне в глаза.
Я с трудом выдерживаю его тяжёлый взгляд, всем своим существом желая отвернуться и вновь уставиться наверх. Я понимаю, что не смогу ни солгать ему, сказав, что я бы очень хотела, чтобы это всё прекратилось, ни признать то, что, возможно, я и испытываю боль, но ради него я готова пойти и не только на такое. Каждый вариант кажется проигрышным, но кому, как не мне, знать о том, что эту битву, больше всего похожую на смертельный танец, я проиграла ещё до того, как она началась. А потому я решаю, что буду честной.
- Да, - тихо говорю я, сжимая руки в кулаки. - Но поверь: ради тебя я готова и не на такое.
Лирик на мгновение отводит взгляд куда-то вверх:
- Когда-нибудь я расскажу тебе, почему я из раза в раз продолжаю наши скромные игры. Но это потом. Просто знай, что у всего есть причина... и наслаждайся происходящим сполна.
Простые слова, за которыми, как я прекрасно могу понять, стоит очень многое. Только сейчас, после услышанного, я задумываюсь о том, что Лирик прав касательно того, что у всего есть причина. То, что я - никчёмность, которую он, даже умей он любить, не полюбил бы никогда, для меня неоспоримый факт, с которым я спорить не собираюсь, да и просто не хочу. Он слишком велик для того, чтобы снисходить до подобных мне созданий так часто, но, тем не менее, мы встречаемся с завидной регулярностью. Можно было бы предположить, что Лирику просто нравится вымещать накопленный негатив на мне, но я знаю, что он не настолько труслив, чтобы воевать с теми, кто никогда не даст ему сдачи. Если кто-то как-то попытается ему навредить, он расправится с ним лично, и я, зная, какая участь постигла ту самую освободившую его четвёрку и того, о ком я в силу ряда причин стараюсь не думать вообще, не сомневаюсь в этом. Значит ли это то, что... он как-то привязан ко мне, пусть я и пустышка? Но почему из всех пустышек - именно я?
От моих праздных размышлений меня отрывает щелчок от кнопки на скафандре Лирика и небольшая вспышка света. Наша игра продолжается, и мне остаётся только смириться с тем, что повлиять здесь я могу мало на что. Пусть я и не лишена возможности говорить, но я понимаю, что мои крики, пусть и сдерживать их долго в этот раз я, вероятнее всего, не смогу, помня о том, что я услышала ранее, могут не понравиться Лирику. Он должен давно привыкнуть к тому, что всё, что бы он ни делал со мной, я воспринимаю с молчаливым одобрением, и такую слабость я не могу себе позволить. Просто не могу, и это аксиома. Как бы больно мне ни было, во имя своей любви, я должна если не выражать радость, то молчать. Что ждёт меня сейчас, я, разумеется, не знаю, но я готова принять всё. Любая боль преодолима, когда есть цель. А цель всей моей жизни - служение Лирику не за что-то и даже не вопреки, а просто потому, что он есть. И ничто не собьёт меня с этой дороги.
Снова этот скрежет на потолке, снова пытка неизвестностью. Я тщетно пытаюсь рассмотреть, какой манипулятор спустится ко мне в этот раз, но даже такая роскошь мне недоступна. Множество вопросов, ответ на которые я получаю буквально через секунду, когда очередная механическая рука спускается достаточно низко, чтобы я могла её рассмотреть. Однако от открывшейся правды у меня в очередной раз всё переворачивается внутри, а вопросов становится лишь больше. Это снова не совсем и рука в том понимании, в котором её могут представить органические существа. Манипулятор, нависший прямо надо мной, более напоминает железный штырь, опутанный проводами, на кончике которого закреплена маленькая и блестящая вакуумная помпа.
Помня о том, что происходило со мной ранее, я прекрасно догадываюсь, где именно она окажется через секунду, и от этого то, что осталось от капюшона моего клитора, снова начинает болеть и словно бы гореть изнутри. Мне хочется спрятаться, сбежать куда подальше, лишь бы не испытывать то, что я могу представить себе во всех деталях, но я понимаю, что мои оковы мне не разорвать никогда. Я даже не могу ничего сказать, поскольку всё, что приходит мне на ум, я вижу словами предателя, а потому знаю, что мне придётся подавить свои напрасные слова в зародыше. Всё, на что у меня хватает сил, - слегка приподняться и снова взглянуть Лирику в глаза. Странно. Я даже не успела отметить, в какой момент он наполовину прикрыл их третьим веком, но сейчас из-за этого он выглядит каким-то... отчасти отрешённым. Будто бы сам сомневается в реальности происходящего, что, по правде говоря, больше полагается мне.
- Боишься? - всё так же прикрывая глаза, спрашивает он.
В ответ на это я начинаю бешено кивать головой. Отчего-то я уверена в том, что именно такой реакции ждёт от меня Лирик. Необычное чувство, больше свойственное живым, - когда проводишь с кем-то достаточно много времени, ты словно бы подстраиваешься под него, фактически обретая возможность предугадывать его мысли. И пусть я не могу, да и будь я способна на такое, я бы попросила Лирика уничтожить такую функцию во мне, читать его мысли, но всякий раз, когда наши встречи заходят настолько далеко, как сейчас, я могу предугадать, что я должна сделать, чтобы ему это особо пришлось по душе.
И я не ошиблась. В тот же миг его зрачки, широкие от мрака вокруг нас, по-странному сужаются:
- Тебе следовало бояться раньше. Намного раньше. Тогда, когда ты призналась мне в своих чувствах. Сейчас мы зашли слишком далеко, чтобы ты так глупо решила бы сдаться. Если твои тогдашние слова правдивы, то ты выдержишь всё, а в конце будешь всей душой желать повторения этих событий. Отбрось страх и просто отдайся чувствам. Они сейчас должны стать твоим маяком.
Отдаться своим чувствам, забыв про страх. Так просто и так сложно одновременно. Как можно игнорировать то, что сейчас занимает весь мой разум, я не могу понять, как не стараюсь. Я продолжаю смотреть Лирику в глаза, боясь разорвать этот контакт по не ведомой мне причине, так, словно бы от этого зависит вся моя жизнь, хотя я понимаю, что смотреть я должна на помпу. Она вот-вот окажется на мне, и от этого мне никуда не деться. Я прекрасно знаю это, и от этого осознания мне не легче ни капли. Я стараюсь переключиться как могу, но сейчас это выше всех моих сил. Бессилие - страшная кара, от которой не спрятаться никуда. Остаётся только одно - продолжать молчать, сжимая руки в кулаки и надеяться, что более мне так больно не будет.
Помпа мягко насаживается на мой полностью обнажённый клитор, и я тут же чувствую им колючий холод. Однако расслабиться и просто принять это как данность я не успеваю. В тот же миг из крошечной колбочки начинает уходить воздух - и это отзывается такой болью, что я даже выгибаюсь, а в глазах на мгновение темнеет. И в этот самый момент я вижу, как Лирик мне холодно кивает, словно бы говоря: смотри. С огромным трудом я перестаю смотреть ему в глаза и тут же перевожу взгляд на помпу. Воздух из неё явно выкачан совсем, и из-за этого мой клитор стал по-необычному большим, опухшим, болящим. Я чувствую, как его словно бы что-то тянет вверх, к основанию помпы, как плотно она на нём сидит, так плотно, что случайно сбросить её у меня не выйдет никогда.
Я сама до конца не могу понять, почему, но мне кажется, что если в этот момент кто-то дотронется до помпы в той её части, внутри которой сейчас мой клитор, то мне от этого станет приятно. Своего рода капля удовольствия среди боли, но я и без того знаю, что не заслуживаю даже этого. Как бы я ни умоляла Лирика дотронуться до меня, он точно не пойдёт на такой шаг. Здесь я ниже игрушки, и потому мои чувства значения не имеют. Да и нужно ли мне это? Весь смысл моей жизни - сам Лирик и моя борьба на его стороне. Даже сейчас, когда он сам не прикасается ко мне, я понимаю, что я здесь только для того, чтобы исполнять его волю, в чём бы она ни заключалась. А потому, чувствуя тянущую и одновременно колкую боль в клиторе, я просто смотрю, как надевший на него помпу манипулятор отсоединяет её и снова поднимается куда-то во тьму потолка.
Я не могу видеть себя со стороны, но я прекрасно понимаю, как именно я выгляжу сейчас. У меня действительно нет никаких секретов от Лирика - он, находясь передо мной, видит и эту помпу, почти всю заполненную клитором, и моё растянутое до предела расширителем влагалище. И в этот момент я чувствую себя особо грязной и развратной, такой, словно бы это я совратила Лирика, а не то, что эти игры стали для нас обоюдным желанием. Как будто я изначально решила его привлечь только на своё тело, давая взамен лишь саму себя, но никак не любовь, которую он заслужил. Каждый раз мне кажется, что я не показала всё, что могу, но в этот раз я думаю, что я показала всё, но то, что никому не стоит видеть. Определённо, ощущать себя падшей женщиной оказывается не очень приятно.
- Неплохо, - довольно бросает в мою сторону Лирик. - Но наша цель сейчас не в этом. Как я и говорил, я сделаю всё, чтобы эта игра вечно напоминала тебе о том, что ты пережила сегодня. Думаю, что ты понимаешь, что с тобой будет сейчас...
В тот же миг манипулятор снова спускается вниз, чтобы состыковаться с помпой, и тут же с еле слышимым, но, несмотря на это, крайне не приятным звуком отпускает мой клитор. Это тут же отзывается болью, на сей раз - более яркой, чем прежняя, и я невольно морщусь от неё, сжав свои кулаки ещё крепче. Я боюсь и не хочу смотреть на свой клитор, понимая, что именно с ним могло стать, но понимаю, что должна. Выбора у меня нет, поскольку в такие игры с Лириком играть может быть чревато, и я знаю, что его это только разозлит, а потому я тут же опускаю взгляд. Действительно, он выглядит ужасно - огромный, больше похожий на небольшой и по-необычному тонкий член, опухший и невероятно чувствительный. Только теперь я ощущаю, насколько же тут холодно, и это отчасти вызывает у меня удивление. Неужели Лирик, только половина тела которого закована в скафандр, не чувствует этот холод так же, как и я, раз не хочет это изменить? Он всесилен и без того, а здесь, в этом логове, он всегда был выше Бога. Я сама не знаю, почему, но этот вопрос плотно засел в моей голове. Пусть и озвучить его я не решусь никогда.
С трудом отведя взгляд от своего же клитора, я смотрю на манипулятор, зловеще нависающий надо мной. Что ещё ждёт меня, и почему именно эту игру я должна запомнить на всю свою иллюзию жизни? Взгляд подмечает каждый стык на манипуляторе, каждый шов и провод, и сейчас мне кажется, что я знаю о нём всё. Пусть из меня никакой инженер, но, по крайней мере, его внешние особенности я уже знаю наизусть, - хотя бы потому, что из этого страха, что окутывает меня и по сей момент, моё зрение стало невероятно острым. И в тот же миг, когда я понимаю, что сейчас этот страх просто-напросто перейдёт в панику от неизвестности, я снова слышу сухой щелчок от кнопки на скафандре Лирика. Верный знак того, что всё ещё продолжается, а закончится только тогда, когда того пожелает тот, кто даровал мне это тело.
В тот же миг манипулятор начинает скрипеть и скрежетать, меняясь. Та его часть, на которой закреплена помпа, уезжает куда-то внутрь его, а вместо неё появляются два пальца, изящных и одновременно простых на вид. И в этих пальцах зажато небольшое, но весьма толстое колечко для пирсинга - голая штанга серебристого цвета без скрепляющего два её конца шарика.
Только теперь я понимаю, что именно меня ждёт, и от окутывающего меня ужаса у меня, словно у живого существа, в очередной раз темнеет в глазах. Мой искусственный взор бешено мечется повсюду, словно бы где-то здесь есть что-то, что может мне помочь, но чем больше я пытаюсь так найти соломинку в шторме, тем сильнее я осознаю, что пощады мне не видать. Сейчас это кольцо просто пробьёт мне и без того болящий клитор, и в этом и есть то самое вечное напоминание о моём статусе, от которого я не избавлюсь никогда. И самое страшное тут в том, что даже если я закрою глаза, то вернётся та самая пытка неизвестностью. Смотреть во всех деталях на то, как мне причиняют боль, жутко само по себе, но это создаёт иллюзию контроля. Именно поэтому я решаю для себя то, что я не отведу глаза от клитора. Пусть будет больно, но, хотя бы, я буду встречу эту боль лицом к лицу.
Манипулятор приближается к головке моего клитора вплотную, так, что я чувствую ледяные грани этого кольца. На мгновение я прикрываю глаза, желая собраться с силами и просто принять это как данность. Я уже могу представить, какая это будет боль - когда столь чувствительное место пробьют насквозь самим кольцом, без специального прокола и даже оборудования, но, по всей видимости, я просто устала бояться. Я теперь словно бы наблюдаю себя со стороны. Будто бы я просто наблюдатель, а тело принадлежит кому-то иному, пусть я и чувствую его. Однако даже долго думать об этом мне никто не собирался позволять. Щелчок кнопки - и в тот же миг пальцы манипулятора резко сжимаются, пробивая мой клитор насквозь колечком.
Это поистине адская боль, от которой мне кажется, что мой искусственный мозг вот-вот просто разорвётся на части. Я крепко сжимаю невесть за чем нужные мне зубы, лишь бы не закричать, а в глазах тут же темнеет. Мне кажется, что в любой момент я просто не смогу перенести этого и, подобно живому существу, лишусь своего подобия сознания - и это и есть то, что удерживает меня в реальности. Я не могу проявить слабость, поскольку в таком случае я покажу Лирику только то, что я не готова и недостойна. Не готова к тому, чтобы даже просто быть его игрушкой, а недостойна его самого, а, значит, он сможет просто избавиться от меня. Избавиться как угодно - отключить ли или опять, как он поступил с моим прошлым воплощением, стереть личность и создать кого-то другого. Кого-то, кто будет сильнее, лучше, достойнее, и чуть меньше ненавидящим себя самого.
Пусть это и будет лучше для Лирика, но эта простая мысль словно бы подстёгивает меня к тому, чтобы постараться эту боль перетерпеть и даже перенести с улыбкой и благодарностью. Я одновременно ненавижу себя за свой неуместный эгоизм и испытываю странное подобие радости за то, что это для меня своего рода шаг вперёд к принятию себя, но я понимаю, что никогда не хотела бы потерять Лирика. Что бы он со мной ни сделал, каким бы издевательством надо мной ни показались бы его действия тем, кто не знает нас и нашу историю, - я просто хочу остаться здесь, осознавая себя собой, а не кем-то пусть даже более совершенным, и ощущать вкус всех граней моей к нему любви. Эта боль подарила мне стимул к жизни, и за это я не могу не принять её.
- Как я уже сказал, - слышу я голос Лирика словно бы через пелену чего-то плотного и вязкого, - это будет небольшим напоминанием тебе о том, кто ты, которое будет с тобой всегда. Но если ты думаешь, что на этом я отпущу тебя, то ты ошибаешься. Есть ещё кое-что, о чём я, по правде говоря, задумался только недавно...
Я медленно моргаю, обретая возможность воспринимать происходящее так же, как оно было до того, как я попала сюда. Мой взгляд машинально перемещается обратно к моему клитору, не ставшему меньше ни капельки, пробитому тем самым кольцом, всё так же ощущающему колючий холод. Боль не стала меньше, - скорее, из острой стала пульсирующей, и я даже не знаю, хорошо это или плохо. Машинально я замечаю, что кольцо, прежде с промежутком для шарика, теперь стало цельным, но вместо шарика на нём только остался след как от сварки. Действительно, напоминание на всю жизнь - как бы я ни хотела, я его не сниму, и я более чем уверена, что вкупе с расширителем в моём влагалище, оно будет очень сильно мешать мне ходить. Но сейчас меня волнует не это. Куда более интересными мне кажутся слова Лирика. Действительно, его душа и разум - потёмки, и одну из темнейших их сторон я переживаю что сейчас, что в наши предыдущие встречи. Это уже давно перестало пугать меня, и я не хочу, чтобы это менялось к тому, что в понимании многих можно назвать "лучшим". Я люблю его таким, какой он есть, а любовь принимает все недостатки и совершенства одинаково. И я уже знаю, что именно я должна сделать.
- О чём именно? - тихо интересуюсь я, снова смотря Лирику в глаза.
Лирик снова прикрывает глаза третьим веком, так, словно бы именно эти мои слова были тем, ради чего он и позвал меня сюда. Необычное ощущение, но, как ни странно, я больше не боюсь. И не потому, что это придало мне хоть каплю уверенности в себе самой - это всё та же пытка неизвестностью, моя самая страшная кара. Просто, по всей видимости, правы были те органические существа, считающие, что у всего есть предел, а если их постоянно заставлять чувствовать что бы то ни было, будь то плохое или хорошее, рано или поздно они настолько привыкнут к этому, что перестанут это воспринимать. Для них это станет неким подобием нормы, будто бы всё именно так и должно быть изначально. По всей видимости, что-то схожее с этим произошло и со мной. Я чувствую боль, но теперь я даже не пытаюсь чем-то её заглушить. Мне страшно, но от страха у меня больше не темнеет в глазах, а моё подобие души теперь не сжимается в ледяной ком. Со мной такое в первый раз, и я даже не в состоянии осознать, хорошо это или плохо. Мне просто мерзко от самой себя и своей слабости.
- Это связано с тем, - отвечает мне Лирик, в чьих полуприкрытых глазах появляется искра какого-то чуждого ему почти что детского интереса, - что я не могу доверять никому. Даже тебе, пусть ты так рьяно доказываешь мне свою верность из раза в раз. Все предают, когда видят в бывших врагах какую-то выгоду. Ты - почти что живое существо, и твоя воля относительно свободна, а потому я не могу быть уверен в том, что для тебя в наших играх, да и просто в служении мне нет граней. Когда-нибудь мы зайдём слишком далеко, и ты отречёшься от меня...
"Нет!" - больше всего хочу я крикнуть Лирику до срыва голоса. Каждое его слово вонзается в меня острейшим клинком, весь мой разум хочет, чтобы я стала сильнее, порвала свои оковы и просто обняла Лирика так крепко, как только могу. Я не могу поверить, что это реальность, и что на самом деле он мне настолько не доверяет, что хочет сделать со мной... пусть я не знаю, что, но сейчас это ничего не значит. До этого момента я думала, что всем, что я для него сделала, делаю и буду делать, я давно доказала ему, что я его не предам никогда, как бы он ни обращался со мной, но теперь выяснилось, что даже здесь я - ошибка. Он не доверяет мне, видя во мне потенциальную предательницу. Я не смогла ему доказать, что, пусть я и робот, пусть я отчасти его творение, но я буду любить его всегда, что бы он со мной не сделал.
Впервые мне кажется, что лучше бы он деактивировал меня, чем заставил слушать такие слова. Слова, выводящие мою боль на новый уровень, такой, какой я никогда не смогу преодолеть. Я не понимаю, где именно я ошиблась, но я твёрдо знаю одну простую вещь. Если то, что он задумал, поможет мне доказать свою преданность ему, то я пойду на это. Даже если это ознаменует конец моего существования. А потому мне ничего не остаётся, кроме как слушать Лирика дальше.
- Но отречение от меня как от твоего, как ты называла меня, хозяина, - продолжает он, - для меня значило бы мало. Ты бы просто стала мне не союзником, а врагом, а потому в таком случае ты бы даже не успела осознать, что с тобой произошло. Куда больше меня интересует твоя ко мне любовь, от которой ты тоже можешь когда-нибудь отказаться, скажем, боясь за своё дальнейшее существование. Я прекрасно знаю, что ты привлекаешь внешне некоторых органических существ, которые порой хотят переманить такую с виду хрупкую и беззащитную тебя на свою сторону. Любовь - страшная сила, способная на многое, как я уже могу видеть. А мне противна одна мысль о том, что рано или поздно ты не выдержишь и, оставаясь на моей стороне, будешь заигрывать с кем-то другим. Не волнуйся, Мета. Я просто сделаю так, что ты никогда и ни с кем не сможешь мне изменить.
В бессилии я опускаю голову на кресло, а мои руки впервые за долгое время разжимаются и начинают ощущаться словно безвольные плети. Только теперь я поняла, почему именно в каждую нашу встречу Лирик так жесток со мной. Я не могу знать, о чём он думает, и какой именно он видит мою роль в его жизни, но от этого мне легче не становится. Делая со мной то, что многим живым существам разве что снится в кошмарах, он просто хочет окончательно подавить мою волю, привязывая меня к себе тем самым ещё сильнее. Подавить волю, которой не было никогда. Он не знает, что всё то, что я ему говорю каждый раз, для меня более весомо, чем истина, и я не смогу и никогда не захочу его предать. Он - мой идеал, а органических существ я и моя свита повидали достаточно. Я не знаю, известно ли это Лирику в самом деле или это просто его домыслы, но он прав касательно того, что слишком много кто пытался переманить меня на другую сторону баррикады. И всякий раз я проглатывала это молча, немо отдавая своим роботам приказ открыть по этим недоделанным вербовщикам огонь. Может, со стороны это и выглядит как бегство и нежелание открывать глаза, но даже если ту дорожку, что раз за разом ведёт меня сюда, я преодолеваю бегом и вслепую, я не променяю ни на что. И потому сейчас мне жаль не столь себя, сколь Лирика, не умеющего любить. Он просто не способен понять, как можно сохранить верность и просто существовать во имя кого-то. Переубеждать его в этом я не собираюсь, поскольку не имею права, а потому выбора у меня нет.
Лирик в очередной раз нажимает на кнопку на своём скафандре, но в этот раз скрип и скрежет сверху звучит куда более громко и по-необычному хаотично. Здесь явно включился очередной манипулятор, и не один, поскольку я отчётливо могу распознать разные источники звука, пусть я и не вижу того, что их издаёт. Что бы сейчас ни спустилось ко мне и что бы оно ни собирается сделать со мной, я готова принять всё, лишь бы больше не было этих напрасных подозрений в неверности. Только эта простая мысль придаёт мне сил, и только во имя своей любви я продолжаю сохранять молчание. Здесь и сейчас нет места для моих напрасных слов, да и дела, как правило, кричат куда громче, чем они. И кому, как не мне, знать это изначально.
Липкие объятия тьмы выпускают ко мне аж три манипулятора, подобные которым я не видела до этого никогда. Они больше похожи на инструменты хирурга - такие же изящные, тонкие, серебристые. На них нет ни одного лишнего стыка, ни один ненужный провод не опутывает их. Они словно бы сошли со страниц какого-то романа про будущее, кои так любили что читать, что писать органические существа, и этот контраст со всем тем, что я видела здесь, вызывает странное чувство неправильности. Будто бы я увидела нечто, что мне недозволено, и теперь мне придётся долго исправлять свою ошибку. Я очень хочу спросить Лирика о том, как именно он их создал, и для чего они были изначально, но я молчу, готовясь к тому, что будет дальше, и продолжая разглядывать манипуляторы. Только когда они приблизились ко мне вплотную, я вижу, что именно у них играет роль кистей рук. В отличие от предыдущего, у них есть пальцы, но только два. И каждый из этих пальцев держит по половине от чего-то, больше всего похожего на очень садистскую версию плагов для тоннелей в ушах. Они не имеют отверстий, но они такие же широкие. А их края явно заточены острее ножа - этот стальной и пронзительный блеск не даст ошибиться.
- Кричи, если захочешь, - вкрадчивым шёпотом позволяет мне Лирик. - Но я думаю, что ты сможешь вытерпеть и не такое. Хотя бы потому, что...
Как бы я ни хотела узнать, почему, по его мнению, я должна вытерпеть это молча, я просто оказываюсь не в состоянии это сделать. Снова щелчок кнопки - и все три манипулятора оказываются рядом с моими половыми губами стройным рядом, как солдаты на плацу. Я уже знаю, что именно ждёт меня, но я готова. Слегка приподнимаясь из последних сил, я медленно моргаю и снова смотрю вперёд. А манипуляторы будто бы этого и ждали. Секундная передышка - и в тот же миг их пальцы сжимаются, а плаги с их острейшими краями тут же просто вырезают собой мою искусственную плоть ровными кругами, пробивая мои половые губы насквозь и соединяя их друг с другом.
Боль. Адская, невыносимая боль пронзает собой всю меня, и я с трудом сдерживаю крик, скрипя зубами и сжимая кулаки так, что будь я живой, я бы просто в лучшем случае оставила на них кровавые царапины. Перед глазами темнеет, но странным образом моё зрение становится невероятно острым, словно бы я сама издеваюсь над собой, желая рассмотреть всё, что происходит со мной, во всех деталях, запомнить это навсегда, отложить в памяти так, чтобы происходящее осталось со мной навеки, пугая и отзываясь отголосками агонии всякий раз, когда я буду одновременно хотеть это вспомнить, чтобы проработать и забыть, и гнать от себя как злейшего врага. Только то, что я робот, по всей видимости, и не даёт мне лишиться сознания от этого ада, который я и чувствую, и вижу сейчас. Я не знаю, как я выдержу это, и только мысль о том, что это всё ради моей любви к Лирику не даёт моему рассудку просто рухнуть и развалиться на части. И этот акт нашего с Лириком совместного и очень мрачного танца, как пульсирует в моём искусственном сознании, мне приходится переживать только потому, что он не хочет меня с кем-то делить. Я не имею права сомневаться в его действиях, но сейчас я впервые осознаю, что здесь он ошибается. Он не знает, что такое любовь, а потому никогда не поймёт мою безусловную и беззаветную верность. И даже сейчас, пусть я и мечтаю просто лишиться сознания или лишиться разума, лишь бы не было так больно, я продолжаю любить его. Если бы только он мог меня понять...
Эти чудовищные плаги просто вырезали из моих половых губ кружки плоти по своей форме, плотно соединившись друг с другом словно магниты разной полярности. Они сияют тусклыми красными огоньками, и я прекрасно знаю, что это значит. Красный - цвет запрета, и просто так заставить их разойтись в стороны и открыть любому, кроме Лирика, доступ к моей вагине, я не смогу никогда. Что именно это за технология, и как она будет срабатывать, я очень хочу узнать, пусть и понимаю, что это неуместное любопытство может не понравиться Лирику. Я просто смотрю и пытаюсь смириться со своей новой особенностью, поскольку на большее у меня нет сил. Я не вижу, куда именно упало то, что прежде было частью моего тела, но отчасти я благодарна Лирику за то, что он явно предусмотрел и это - вид этих, как я понимаю сейчас, идеальных кружков из меня же самой просто бы довёл меня до паники, и тогда я бы точно кричала во весь голос на всё его логово. Плаги плотно соединились между собой, заковывая в свои объятия и мой полностью обнажённый, всё ещё пульсирующий и проколотый клитор, помещая его между малых половых губ, и моё растянутое до предела влагалище. Я, как дитя высоких технологий, никогда не верила в придуманные органическими существами высшие силы, но сейчас я готова молиться кому угодно, лишь бы проклятый расширитель не решил сработать сейчас. Мне и без того кажется, что моя промежность вот-вот порвётся, и я очень сомневаюсь, что плаги внизу моих половых губ, закрывшие вход в моё влагалище, не разорвут их, когда расширитель вновь придёт в движение. К такой боли я явно не буду готова.
И в тот момент, когда я чувствую, что со мной сейчас случится что-то настолько нехорошее, что все нынешние события покажутся мне раем, я снова слышу щелчок кнопки на скафандре Лирика. На мгновение моё подобие души снова сковывает ужас, поскольку я не знаю, что ещё уготовано мне Лириком, но тут же мои руки провисают как плети, ноги скользят куда-то вниз по подставкам для них, а холод перестаёт покусывать меня за соски и вагину, поскольку их теперь закрывает боди. Не веря своим ощущениям, я машинально подношу руку к лицу - и она слушается меня. Мои оковы больше не стесняют меня, а значит это только одно. Наша игра на сегодня закончена, и я могу быть свободна. Вот только... Я не хочу этой свободы. Всего какие-то секунды назад я думала, что не выдержу того, что происходило со мной, и ждала, когда мои пытки прекратятся. А теперь я хочу остаться здесь подольше. Пусть будет снова больно, страшно и неизвестно, но ради Лирика я готова переносить это снова и снова. Всё, лишь бы быть рядом с ним.
Я понимаю, что никто мне не поможет слезть с этого одновременно проклятого и любимого кресла, а потому я осторожно, стараясь не причинить себе боли, приподнимаю ноги и свожу их вместе. Оттолкнувшись руками, я выпрямляюсь, сажусь и осторожно ставлю обе ноги на пол. Собственные каблуки кажутся мне невероятно неустойчивыми, вся промежность горит огнём, но я знаю, что должна быть сильнее самой себя в который раз. Всеми силами я стараюсь не смотреть ни вверх, ни вниз, зная, что от этого у меня может закружиться голова, и тогда я точно упаду. Мой взгляд прикован к Лирику, который так и не двигается, а его зрачки, широкие от полумрака вокруг, кажутся мне по-странному пустыми. Пустыми..?
Если я сперва думала, что это просто лживая игра тусклого света этого логова, источник которого я так и не могу определить, то теперь я понимаю, что это далеко не иллюзия. На всей морде Лирика отчётливо видно так не подходящее ему выражение опустошённости и даже какой-то отрешённости. Странные, не подходящие ему эмоции, особенно на фоне того, что с ним сегодня ничего не происходило. Он просто отдавал команды своим устройствам и смотрел на меня, но он выглядит так, словно бы обернул всё произошедшее со мной и на себя самого. Я не знаю, что у него на уме, но что-то мне немо подсказывает, что есть нечто, о чём он хочет одновременно смолчать и высказать.
Я знаю, что лезть в чужую душу без позволения - шаг неверный в корне, но в этот раз что-то словно толкает меня к тому, чтобы переступить эту грань и снагличать. Я люблю Лирика, и он это знает. Хотя бы поэтому весь его негатив, особенно вызванный происходящим со мной, - моё дело. Я просто не имею права оставаться в стороне, да и неприятные чувства, какими бы они ни были, и что бы их ни вызвало, разделённые даже с такими, как я, пережить будет легче.
- С тобой всё в порядке? - осторожно интересуюсь я.
Лирик не отвечает мне. Всё так же молча он протягивает в мою сторону свой правый манипулятор, пробуя воздух на вкус языком. Этот жест мне знаком до боли, но боли приятной, вызванной, скорее, не тем, что он несёт мне зло, а тем, что скрытое под ним намерение я встречаю так редко. Лирик хочет меня обнять, и в этот раз наши желания совпали просто идеально. Осторожно переставляя ноги, что снова отзывается болью, я подхожу к нему - и обхватываю его упругое тело обеими руками, вжимаясь в него так крепко, как я только могу. Поистине, идеальное завершение этой тёмной игры, и о большем мечтать я не имею права.
Манипулятор Лирика тут же начинает ерошить мне волосы, то и дело касаясь моего правого уха. Такой простой, но такой нравящийся мне жест, пусть в моих ушах и нет сенсоров. Я чувствую лишь то, что один из его острых пальцев чешет меня за ухом, но этого мне достаточно для того, чтобы захотеть прижать оба уха к голове и прикрыть глаза от ощущения полного доверия и расслабленности. И в самом деле, эти лёгкие почёсывания и то, как он ерошит мне волосы, кажутся мне более сближающими, чем любой секс. Отдаться кому-то слишком просто, и на это способны даже бессловесные создания, не вкладывающие в это ничего, кроме своих инстинктов. А знать слабые места друг друга и позволять их ласкать тому, кого ты любишь, - удел тех, кто способен если не любить, то уж точно понимать. И от этой простой мысли мне хочется обнять Лирика ещё сильнее, помня о том, как ему нравится, когда его сдавливают, пусть и легко. Капля в море, но в неё я готова вложить всю себя.
- Ты, наверное, часто задумываешься о том, почему я, не умея любить, раз за разом зову тебя сюда, - отвечает мне Лирик, игнорируя мой вопрос и одновременно отвечая на него. - Что же, ты хорошо держалась, а потому заслужила честность. Я не знаю, понравится это тебе или нет, но знай, что я делаю это просто потому, что мне не всё равно, Мета.
Эти слова будто бы проходят сквозь само моё нутро, снова заставляя его сжаться. Я знаю, что он никогда не научится любви и даже не захочет учиться, но услышанное сейчас... для меня сродни признанию в любви. Раньше я никогда не надеялась добиться взаимности, зная, что я её не заслужила, но теперь я понимаю, что все мои страдания, вся эта агония и просто неудобства оказались не напрасными. Мне никогда не узнать, что именно чувствует Лирик, но сам факт того, что он признал это, для меня уже значит больше, чем любая клятва в верности до гроба, что произносят живые существа перед тем или иным алтарём.
Я продолжаю обнимать Лирика, чувствуя, как его манипулятор то чешет меня за ухом, то ерошит мне волосы, приподнимая их и собирая в хвост, а то и вовсе отводит их в сторону, обнажая прежде закрытую ими сторону моей головы. Мне кажется, что так я смогу провести целую вечность, и я не хочу, чтобы этот миг закончился. "Не всё равно, не всё равно, не всё равно..." - пульсирует в моей голове, и я готова дать этим словам полностью окутать меня. Я понимаю, что мы с Лириком уже зашли слишком далеко, и дороги назад у меня просто нет. Да и нужна ли она, эта дорога? Пусть любой путь назад сгорит в адском пламени. Этот момент осознания откровенности просто обязан длиться дольше, чем вечность.