Из прошлого года, и опять про Лирика.
читать дальше Тончайшая энергетическая нить, созданная тем, что помогло четырём верным друзьям проделать столь нелёгкий путь, не собирается отпускать, и в этот раз помощи ждать неоткуда. Ловкие пальцы Тейлза, которые смогли помочь в прошлый раз, при их первой встрече с Лириком, сейчас просто ничего сделать не в состоянии - в этот раз оковы на руке у каждого из них, и сжимают они так, что кажется, что в любой момент они просто раздавят своих пленников. Здесь нет ничего и никого, способного помочь, - только багряный мрак, только пропасть под тем, что кажется маленьким островком среди этой почти что кромешной тьмы, только останки роботов Лирика, разрушенных друзьями. И сам всесильный владыка этого места. Всё его механическое тело, тронутое ржавчиной, но, несмотря на это, крепкое до сих пор, покрыто копотью и вмятинами, а сам он едва ли не лежит на чёрном от времени полу, тяжело дыша после долгой схватки. Силы Соника с друзьями и Лирика оказались равны - все участники боя устали до предела, но победить за время честной схватки не удалось никому. И сейчас, когда, как казалось друзьям, Лирик поймёт, что проиграл, и решит, желая сохранить свою жалкую змеиную шкуру, сдаться, он из последних сил пошёл на такой шаг, как снова использовать свою, но подчиняющуюся, как они наивно думали, теперь только им, технику против них. Никто не придёт на помощь. Неоткуда ждать спасения. И весь их путь, все их приключения, лишь сплотившие их ещё сильнее, окажутся просто напрасными.
Друзья видят, как Лирик медленно, опираясь на свои трёхпалые манипуляторы, пытается подняться. Он явно не хочет отдавать их на растерзание своим роботам, поскольку от двух ежей, ехидны и лисёнка он получил сполна, а потому жаждет расправиться с ними сам. Его упругие бока, тоже покрытые копотью, тяжело вздымаются при каждом его вдохе, а две стороны его украшенного чьими-то черепами капюшона, на удивление, не пострадавшего в схватке, снова разъединяются, обнажая то, что некогда было его затылком, теперь всё опутанное проводами.
Сонику, чтобы увидеть морду Лирика, приходится постоянно косить глаза, но сейчас он немо, боясь сказать хоть что-то, умоляет Тейлза о том, чтобы он, как и в прошлый раз, смог совладать с адской технологией, сковавшей их всех. Лучшего момента, чтобы добить Лирика, просто не существует! Он ослаблен до предела, от его железной армии осталось очень мало, а ещё он сам, можно сказать, подставил своё единственное слабое место под удар. Всего одна атака - и он будет повержен! Вот только, каким бы ни был заманчивым этот шанс, и как близко он бы ни витал в воздухе, воспользоваться им вряд ли удастся. Все четыре друга, плотно прижатые друг к другу, зависли в нескольких метрах над землёй, а их оковы слишком прочны. Четыре друга такие разные, но, как сейчас думает Соник, все они думают об одном. О том, как бесславно закончатся их жизни в этом проклятом змеином логове.
Лирику, наконец, удаётся подняться. Взгляд его прикован к его пленникам, а дыхание становится чуть менее судорожным. Он чувствует, как по его телу, не закованному в броню, стекает кровь, прекрасно осознаёт, что его железной части, его тюрьме, понадобится основательный ремонт, когда всё закончится, но сейчас, как он думает, этими мелочами можно и пренебречь. За два дня на свободе он смог раз и навсегда показать назойливой четвёрке, кто здесь владыка мира, а кому настала пора уйти в историю. Больше никакого сопротивления, никаких битв и даже восстаний. Мир встанет перед ним на колени, а то, что Лирик милостиво оставит от своих врагов, будет висеть над головами всех и каждого мрачнейшей угрозой. Как никогда, Лирик понимает, что его ненависть ко всему, что из плоти и крови, не безосновательна. Эти существа заигрались в героев и королей, считая себя незаменимыми. Что же, настало время показать им, что без них и всему миру, и одному конкретному существу, последнему из всего своего народа, будет только лучше.
Боковым зрением Лирик замечает небольшую вспышку - и быстрее, чем его разум едва ли успел заподозрить неладное, инстинктивно бросается вперёд и чуть в сторону. Резкий свист, густой рыжий свет, звук удара чего-то твёрдого и раскалённого о мягкую плоть - и в тот же миг на иллюминатор механического тела Лирика с характерными противными звуками словно из хлева падают куски свежей плоти. Лирик недоумевает ровно секунду касательно того, что произошло, но, лишь стоило ему посмотреть чуть дальше того места, где он находился ещё секунду назад, как он понял, какая участь могла бы его ожидать. На одной из платформ в сердце его логова стоит робот-шагоход красного цвета. Он невероятно потрёпан, так, что сам факт того, что он не разрушился на пути сюда, вызывает лишь удивление. У него за спиной видна абсолютно пустая ракетница, из которой идёт дымок, а вместо головы у него пространство для полукруглой капсулы. Творение того, кто привык решать свои проблемы чужими руками, и сейчас сидит в своей капсуле, бледный как полотно. Даже его густые усы, как может показаться, поникли, а в глазах, несмотря на его почти непрозрачные очки-пенсне, виден всеобъемлющий ужас.
Лирик понимает, что именно произошло, но, ощущая радость от избавления и пустой гнев от того, что ему не дали шанс расправиться с врагами лично, снова смотрит на то, что осталось от четырёх друзей. Ракета того, кого весь мир считал реальной угрозой, предназначалась Лирику, вот только он успел от неё увернуться, и она попала в точности в головы надоедливой четвёрки. Все их тела черны от сажи, а головы двоих из них напоминают разрывные пули из мяса - такие же раскрытые, размножённые, кровавые, с пустыми глазами навыкате. Голов двух других и вовсе не осталось, а у их неформального лидера видно лишь основание его черепа. Их плоть больше всего напоминает мясо на углях, и Лирик, неспособный чувствовать запахи, всё равно уверен, что пахнет теперь в его логове соответствующе. Но его сейчас волнует не это. Пусть четыре друга и мертвы, но остался жив тот, кто до последнего, пока его не раскусили, пытался притвориться союзником.
- Нет... - тем временем, не сводя глаз с обезглавленных им же самим четырёх тел, отчаянно шептал доктор Эггман, из-под очков которого текли слёзы боли и отчаяния. - Я не... Не этого... Как же теперь... Пощади!
Эггман всё ещё не верит в то, что всё происходящее - реальность. Горькие слёзы бегут по его щекам, падая куда-то вниз, на его большой живот и панель управления транспорта, а глаза хотят одновременно зажмуриться от страха и смотреть вперёд, туда, где сейчас висят в воздухе скованные намертво трупы тех, кого он пусть и считал врагами, но, как он понимает сейчас, никогда не хотел убивать. В их с Соником вечных схватках победу всегда одерживал синий ёжик и его друзья, но Эггман, как он сейчас горько признаёт перед самим собой, не хотел победы. По крайней мере, такой победы, кровавой и жестокой. Соник, Тейлз, Наклз и Эми не должны были умереть, особенно сейчас, когда битва с Лириком была почти что выиграна! Да и, как с горестью признаёт сейчас учёный, он не одержал победу, - скорее, наоборот, уничтожил сам себя. Только четырём друзьям было по силам совладать с Лириком. А его, Эггмана, смерть - только вопрос времени...
Медленно, стараясь ненароком не навредить самому себе, Лирик движется по направлению к шагоходу своего бывшего союзника. То и дело его раздвоенный язык пробует воздух на вкус, а на его губах играет кровожадная ухмылка. Пусть он желал не такой победы, но лучшего исхода ему представить сейчас сложно. Враг разгромлен, всецело и абсолютно, а Эггман, единственный оставшийся в живых из тех, кто мог бы представлять угрозу, сейчас может лишь плакать в ожидании своей гибели. Он даже перестал лепетать свои нелепые мольбы о пощаде и извинения, сорвавшись на всхлипывания и полные боли быстрые вдохи, и Лирик, как он понимает сейчас, не может не радоваться этому. Враг оказался жалок и слаб, и сейчас это видно во всём, что сейчас разворачивается перед его глазами.
- Поделим всё пополам... - хрипло и с трудом выдавливает из себя Лирик, которому только его ненависть не даёт просто отдать Эггмана на растерзание своим роботам. - Ты же помнишь свои слова, учёный? Будь ты в самом деле на моей стороне, ты бы плакал от счастья, что я дал тебе шанс избавиться от этой грязи, - кивает он в сторону четырёх обезглавленных тел с явно звучащим в голосе омерзением. - Что же, с тебя довольно неизвестности. Передавай своим давним недругам привет...
Сказав это, Лирик тут же сжимает одними лишь концами заострённых пальцев своего правого манипулятора шею Эггмана мёртвой хваткой. Лицо учёного, бледное как полотно, тут же наливается красным от крови, но длится это буквально мгновение. Очень быстро оно становится схожим по цвету с перезрелой сливой, а из горла Эггмана вырывается жалкий предсмертный хрип. Он не видит, как пальцы Лирика покрывает его кровь, почти не чувствует боли от них, и даже не видит, рядом ли Лирик или он решил оставить свою очередную жертву умирать от уже причинённых им ран. Глаза выкатились из орбит, язык болтается как у казнённых много лет назад через повешение. Эггман так и не успел осознать, в какой момент смерть милостиво забрала его из этого багряного ада.
Лирик отпускает шею Эггмана, из-за чего труп учёного вываливается из капсулы на пол его змеиного логова, и тут же нажимает на кнопку у себя на груди. Энергетическая нить, сковывающая четыре трупа, исчезает, позволяя им упасть на пол логова с отвратительным звуком. А затем повсюду раздаётся лязг металла, верный признак того, что сюда идут новые роботы. Пусть железная армия Лирика и поредела благодаря этим глупцам, но сейчас это не имеет значения. Он всегда успеет построить новых роботов, а сейчас настало время парада истинного триумфатора, на котором его войску будет отведена самая почётная роль. Скоро весь мир увидит то, в каком именно мраке им придётся жить навеки, и что именно стало с их подобиями героев и тирана. Он, Лирик, и его армия пришли сюда навсегда, и сейчас он очень хочет нести эти тела как знамёна своей победы. А потом...
На мгновение Лирик смотрит слегка в сторону от того, где сейчас его роботы, уже пришедшие сюда, поднимают четырёх обезглавленных друзей, - какое-то не характерное его логову движение зацепило его взор. Он догадывается, что там кто-то есть, но так, как он понимает, даже интереснее. И в самом деле, на одной из платформ стоит ещё один ёж, чёрный, с красными полосками в иглах. Внешне он выглядит совершенно бесстрастным, но в его больших красных глазах явно видна тень разочарования. Очередной враг, которого Лирик тоже хочет добить, но лишь только он повернулся в его сторону, как незнакомец исчез. Будто бы его там и не было, просто растворился в одночасье. Однако Лирика, и без того истощённого схваткой, это не пугает, но и не радует. Ему просто всё равно. Кем бы ни был этот ёж, какими бы силами ни обладал, значение здесь имеет лишь то, что он тоже из плоти и крови. Лучшим шагом для него будет покинуть этот мир раз и навсегда. По крайней мере, так он не успеет, подобно своим живым собратьям, в лучшем случае стать просто рабом.
... Они идут вперёд, и ничто и никогда не сможет их остановить. Им не осознать свой новый статус хозяев мира никогда, но даже это для них не преграда. Они выглядят по-разному - кто-то потрёпан былыми битвами, у кого-то разбито оружие или нет конечности, но они всё равно внушают ужас любому, кто только осмелится попасться им в поле видимости. Пейзажи сменяют друг друга один за другим, подобно безграничному и полному отчаяния хаосу в душах всех, кто до последнего верил, что добро победит всенепременно. Земля дрожит под их ногами, а стоны ужаса и плач вокруг звучат для них как гимн истинных победителей. Они - непобедимая стальная армия Лирика, пришедшая сюда навсегда.
Страх. Панический страх наводняет множество душ тех, кто видит и полностью осознаёт то, что происходит сейчас. Роботы во всех уголках мира идут ровными шеренгами, шаг в шаг, рост в рост, но даже не эта излишняя правильность - самое страшное в них. Каждый их отдельный батальон несёт по одному жуткому штандарту - у четырёх из них на огромный шест водружены обугленные и обезглавленные тела тех, в кого все верили, и кого считали героями, а последний из пяти батальонов Лирика несёт мёртвого Эггмана, чей язык трясётся в такт их шагам. Чудовищные знамёна победы не получится пропустить мимо глаз, которые увидят их, как ни стараешься спрятаться, ушей, слышащих грохот стальных ног, ртов, с которых в унисон со всей толпой сами срываются стоны и всхлипывания. Прежний порядок умер вместе с четырьмя героями и одним недругом.
Один немой вопрос возникает у всех, кто застаёт такое зрелище: где же сам Лирик? Все невольно ждут, что он где-то рядом, в пяти местах одновременно, но его просто нет. И от этого не становится легче ни на йоту - для всех это своего рода отсроченная казнь, такая, где зловещее затишье само по себе пытка, и пытка очень изощрённая. Мысли у толпы, больше всего опасающейся и ждущей появления Лирика одновременно, самые разные, но у всех невольно и предательски сидит в голове такое простое во всей своей убогости понимание того, что с Лириком можно было бы договориться. Его железные болваны, вооружённые до зубов, неспособны мыслить, и от них можно ждать всего. Только сейчас они просто идут стройными рядами по своей новой вотчине, но кто знает, какой именно они получат приказ через секунду, и на что пойдут ради его выполнения? А Лирик... Пусть он и ненавидит всех, кроме тех, кто составляет его армию, но тщедушные мысли о том, что с ним можно было бы попытаться договориться и выторговать себе хоть каплю свободы, всё равно не отпускают многих.
Они не знают, как же они неправы. Как и не знают, что именно за жуткую роль предопределил для них Лирик.
Роботы в разных концах мира идут тем же маршрутом, которым шли и четыре павших героя. В их искусственных подобиях сознания уже прочно сидят образы тех, кого встречали убитые, о чём говорили, и кого им стоит убить в первую очередь. Тепловизоры и цепкая искусственная память не подведёт никогда, а потому им бесполезно бежать, прятаться или умолять о пощаде. Те, чьей ещё крови жаждет Лирик, подписали себе смертный приговор ещё тогда, когда рискнули обратиться за помощью к Сонику и его друзьям.
Выстрел, от которого толпа вокруг испуганно и трусливо крича, расступается. Два брата-лодочника, что помогли четырём друзьям пройти через не самую простую местность, падают замертво с обугленными дырами в груди. Лазерные пушки - достаточно мощное и изящное оружие, чтобы убить сразу двоих, не задев никого постороннего.
Выстрел. Пожилая медсестра, посвятившая свою жизнь спасению жизней других, не смогла выторговать себе право на существование, просто потому, что когда-то попросила ныне павших героев о помощи. Её ласковые руки более никому не помогут чувствовать боль не так остро, ни добрые, ни злые мысли не побеспокоят её разум. Она даже не успевает понять, что именно с ней произошло. Кто знает, возможно, в данном случае смерть и избавление.
Выстрел. Несколько ворчливый, но в глубине души очень добрый фермер становится очередной жертвой бездушных машин. Он даже не знал толком тех, кто невольно поспособствовал его гибели, - всё, чего он хотел, - просто спасти свой урожай от нашествия роботов Лирика. Этой простой истины не объяснить роботам, для которых он в любом случае оказался бы врагом. Не его руками, но с его наводки пострадала железная армия нового хозяина мира. Только поэтому он заслужил билет на тот свет.
... Выстрел. Выстрел. Выстрел...
И только трое существ смогли найти в себе силы, чтобы попытаться противостоять новому миропорядку. Старик Клифф, его верный друг и помощник - маленький робот по имени Квинси и бывшая слуга Лирика, МАЙЯ, тоже робот, старый и покрытый мхом и коррозией, долгие века назад восставшая против своего жестокого создателя, сейчас скрылись в одной из комнат заброшенной исследовательской лаборатории народа Лирика. Они, как и все вокруг, не знают, что будет дальше, но сдаваться просто так в их понимании - просто трусость и чёрная неблагодарность, которой только можно отплатить павшим героям. В своё время все трое сделали всё ради того, чтобы Соник и его друзья победили, но сейчас, пусть это и не высказано вслух, они чувствуют, будто бы этого было недостаточно. Но что же тогда стоило сделать?
Клифф прикрывает глаза в неожиданный момент тишины среди их долгой и полной отчаяния и непонимания, как жить дальше, беседы. Мыслями он не здесь, а далеко в прошлом, в том дне, когда четыре друга, не ведая, что они невольно сотворили, спрашивали у него о гробнице огромного змея. Тогда он рассказал и показал им всё, что знал о Лирике и его покойном народе, сам, желая не запугать, но помочь. Квинси, знавший Лирика до этого, помог им избежать множества опасностей логова зловещего змея, а МАЙЯ, одна из тех, кто боролся с Лириком ещё в те давние времена, даровала друзьям шанс на то, чтобы они нашли так нужные Лирику для победы Кристаллы его народа до того, как он доберётся до них. И всё равно даже таких мер оказалось мало.
- Что же делать, что делать... - тихим шёпотом, понимая, что у Лирика сейчас везде могут найтись глаза и уши, повторяет Квинси, держась за голову, будто бы живой. - Нас всего трое, у нас нет такой армии... Мы обречены!
- Тише! - шикает на него Клифф. - МАЙЯ, ты смогла придумать хоть что-нибудь?
МАЙЯ, небольшой круглый робот с одним-единственным глазом-сканером, на мгновение поворачивается куда-то в сторону. Определённо, лучшие годы её существования позади, а много лет назад она уже выполнила свою задачу - похоронить Лирика заживо. В те далёкие годы она рассчитывала, что чёрная страница книги жизней перевёрнута, раскрашена, а сам Лирик вскоре будет забыт как страшный сон. Вот только у мироздания явно другие планы. МАЙЯ чувствует грусть и ответственность, зная, что сейчас она - одна из немногих, кто в силах бороться. И она не успокоится, пока Лирик не будет либо убит, либо отправлен обратно в свою могилу.
- Один путь кажется мне верным, - наконец, высказывает МАЙЯ своим мягким искусственным голосом. - Нам нужен Кристалл. Отсутствие даже одного Кристалла сильно ослабит Лирика и его слуг. Квинси, - наконец, обращается она к маленькому роботу, - я вижу в тебе последнюю надежду этого мира. Ты должен пробраться в логово Лирика, пока его там нет, и выкрасть по крайней мере один Кристалл.
- Я буду героем дня! - впервые за весь день радостно заявляет Квинси, выпрямляясь во весь свой маленький рост. - Соник, обещаю, я не подведу тебя и твоих друзей! Вот только...
- Что? - в два тихих голоса интересуются Клифф и МАЙЯ, перебивая его.
Квинси недолго открывает и закрывает свой рот, прежде чем продолжить свою речь.
- Пока я доберусь до логова, пройдёт куча времени... Может, можно как-то сократить этот путь и не натолкнуться на его железных головорезов?
- Обдумываю... Обдумываю... Обдумываю... - постоянно повторяет МАЙЯ, отчего-то оглядываясь по сторонам. - К сожалению, моей энергии не хватит, чтобы отправить тебя в прошлое и изменить ход событий. Но я могу создать портал, который отправит тебя в логово Лирика.
- Так давай же! - нетерпеливо и громко шепчет Квинси.
Клифф осторожно протирает свои очки, безотрывно смотря на двух роботов перед ним. Он сам до конца не понимает, почему, но план МАЙИ не кажется ему самым лучшим и продуманным. Как знает старик, трое повстанцев сейчас рискуют всем, и вероятность остаться ни с чем невероятно высока. И без Кристаллов Лирик представляет огромную опасность, не говоря о его роботах. А его логово уж тем более нельзя назвать безопасным местом. Здесь и сейчас везде глаза и уши абсолютного зла, и действовать надо очень осторожно. Пусть это место и его предназначение сейчас для Лирика и тайна, но Клифф не уверен, что это затишье продлится вечно.
А ещё здесь есть кое-что иное. Клифф никак не может понять, почему именно МАЙЯ, прежде не сводившая своего искусственного взора с него и Квинси, вдруг начала вертеться во все стороны как юла. Что же это? В этом месте не может двигаться ничего - лаборатория давно заброшена, а те немногие механизмы, что смогли активировать Соник и его друзья, не протянули долго без необходимого обслуживания. Значит ли это, что её сенсоры, чуткие, несмотря на множество веков, что-то смогли засечь?
- Не понимаю, - тут же, словно подслушав мысли Клиффа, озадаченно и не без доли испуга в своём мягком голосе, произносит МАЙЯ. - Я регистрирую движение вокруг нас, но мы здесь одни. Роботы Лирика не настолько совершенны, чтобы не издавать звуков при движении. Даже если бы они здесь были, мы бы услышали их шаги. Однако существует небольшая вероятность того, что...
- Вы действительно здесь не одни, - подобно грому, звучит прямо за спиной у Клиффа хрипло, ехидно и вкрадчиво.
Одного лишь звука этого голоса хватает для того, чтобы в тот же миг старика прошиб холодный пот. До этого он не слышал такого голоса, но сейчас это не имеет значения. Он прекрасно знает, кто именно у него за спиной, а потому и до последнего не хочет оборачиваться. И в самом деле, МАЙЯ оказалась права, говоря, что роботов Лирика тут нет. Нанести визит тем немногим, у кого могли найтись силы бороться с ним, Лирик решил лично.
- Твоё место в могиле, негодяй! - теперь уже не делая свой голос намеренно тихим, выпаливает Квинси, вот только в этой намеренной браваде нет ни капли уверенности. Его голос дрожит, как дрожит и нижняя искусственная челюсть, а сам он почти что сжался в комочек страха. Здесь теперь страшно всем, и, как никогда, все понимают, что противопоставить им Лирику нечего. Он один стоит целой армии, и вовсе не факт, что если они попытаются его атаковать, то он не призовёт своих роботов. Последняя надежда исчезла навсегда, и более никто и никогда не встанет у Лирика на пути.
Лирик плавно огибает Клиффа и Квинси так, словно ему нет до них дела. Взгляд старика, полный осознания и печали, машинально впивается в его закованную в механическое тело спину, подмечая все стыки, пятна ржавчины и провода. Клифф сам не знает, за что именно на этой ржавой броне хочет зацепиться его взор, но в этом "что-то" он словно бы ищет немую надежду на пощаду. Только теперь он понимает, что борьба была проиграна до того, как она началась, и жить им остаётся какие-то мгновения. Но всё-таки одно кажется Клиффу странным. То, что Лирик ненавидит всех, кто из плоти и крови, сейчас известно каждому. Вот только почему-то его сейчас интересует не живой Клифф. И даже не его маленький помощник. Внимание змея привлекла именно МАЙЯ.
- Вот мы и встретились, предательница, - цедит Лирик сквозь свои ядовитые клыки. - Больше всего я ждал того момента, когда мы поменяемся местами. Легко сражаться на стороне тех, кого больше и кто сильнее, против одного и без того измученного болезнью существа. Однако я всё равно верил в тебя. Я - твой создатель, и я, вопреки всему, во время своего заточения верил, что ты всё осмыслишь, разложишь по полочкам и примешь сторону того, кто прав, а не горстки ошибок жизни. У тебя сейчас могло быть всё и даже больше, но ты сама подписала себе приговор. Вскоре тебя заменит кто-то более достойный...
МАЙЯ хочет что-то возразить, желая хотя бы задеть Лирика, но он не даёт ей сказать и слова. В тот же миг стальная кисть его манипулятора крепко хватает МАЙЮ - и сжимает мёртвой хваткой. Всю лабораторию наполняют скрежет и треск, а стальные части МАЙИ падают на пол со звонким, раздающимся роковым эхом, грохотом. Ещё одного врага Лирика сейчас не стало, а надежда на возвращение к старым устоям лишь развеялась ещё сильнее.
Рука Лирика разжимается, а сам он, не опуская её, стряхивает кисть так, словно на ней оказалось что-то липкое. Не прекращая шевелить пальцами и покачивать хвостом, он поворачивается к Клиффу и плотно прижавшегося к нему Квинси. Только теперь Клифф впервые смотрит Лирику в глаза, и с каждой секундой он чувствует, как этот тяжёлый и полный чистейшей ненависти взгляд его жёлтых глаз лишает его не то, что остатков мужества - жизни. Раздвоенный язык Лирика пробует воздух на вкус, и отчего-то от этого не самого злого жеста Клифф чувствует как никогда отчётливо, как пот катится по его спине градом. Он знал, что век его скоро подойдёт к концу, но сам он себе никогда не желал такой жуткой кончины. Лирику всё равно, что Клифф стар, что он не сможет причинить ему физического вреда, да и просто может быть полезным. Он попытался бунтовать. И только за это и заслужил расправы.
Прикрыв зачем-то глаза третьим веком, Лирик качает головой, так, словно его что-то разочаровало сильнее, чем предательство МАЙИ. На мгновение он опускает голову с лёгким шорохом проводов и зондов в его затылке, а затем - резко выбрасывает вперёд правую искусственную руку. На его ладони тут же появляется изумрудное свечение, и тут же, фактически моментально, из оружия, закреплённого там, вылетает сгусток энергии такого же цвета. Клифф и Квинси, так кстати для Лирика, решившие встретить смерть вместе, как подобает настоящим друзьям, если и мучились от фактически сожжения заживо, то мука эта окончилась быстро. Первая, но явно не последняя, но, определённо, опасная для Лирика попытка бунта была искоренена в зародыше. А сам новый владыка мира решает, что на пока что довольно боёв и показательных расправ. Есть в этом мире и более полезные и достойные его внимания вещи.
Место, прежде вызывавшее у многих нездоровую зависть, теперь никогда не сможет привить кому бы то ни было столь неправильное чувство. Некогда этот огромный дом белого цвета, весь изукрашенный золотистыми узорами, принадлежал очень жадному и тщеславному мэру, привыкшему только обещать своим горожанам все мирские блага перед выборами, но благополучно забывавшему обещанное, лишь только он снова оказывался на нагретом им же самим для самого себя месте. В этом доме всё разве что не кричало в голос о тщеславии и богатстве - три этажа, на которых с комфортом размещались несколько гостиных, в одной из которых вся стена была заменена панорамным окном, огромная спальня, детская в мягких тонах, библиотека, комнаты для гостей, ванная и целых два обеденных зала с кухней при каждом из них, позволить себе кто-то менее известный и самовлюблённый не смог бы никогда. Вот только более этому месту не быть молчаливым монументом богатству и себялюбию. Мэр, так некстати попросивший Соника и его друзей поспособствовать его переизбранию, был убит роботами Лирика за столь не приятную новому владыке мира связь.
А сам этот дом, оставшийся без прошлых хозяев жизни, Лирик решает облюбовать как свои новые хоромы, однако вовсе не потому, что ему по душе блеск и слава. Этот дом расположен в самом сердце захваченного им мира, а потому наблюдать за своей вотчиной отсюда кажется ему максимально удобным и правильным. Его логово, служащее ему верой и правдой до сих пор, конечно, было, есть и будет прекрасным местом для того, чтобы строить планы и претворять их в жизнь, но сейчас, когда мир хоть и встал пред ним на колени, он всё ещё не сломлен. А в том, что бунтам быть, Лирик не сомневается ни капли. Он помнит и свой ныне покойный народ, и всё то, что узнал о нынешних органических существах за эти два дня, что он посвятил их порабощению. Они одновременно разные и такие схожие в общем и в деталях, а потому Лирик знает, чего от них стоит ждать. Эти существа напуганы, но их же страх толкает их вперёд, лишь бы он смог исчезнуть.
Армия Лирика велика и сильна, но Лирик понимает, что самое тяжёлое ещё не позади. И на нём самом, и на его роботах дорога к мировому господству оставила свои неизгладимые следы. Много его верных слуг было разрушено четырьмя друзьями, и на восполнение боевых единиц уйдёт немало времени. Да и самому Лирику невредимым из долгих схваток выйти не удалось. Его механическое тело ржавого цвета всё покрыто вмятинами, копотью и глубокими царапинами, а на не закрытом им хвосту всюду видна как запёкшаяся, так и свежая кровь из ран и ожогов, полученных им в его последней, как он хочет верить сейчас, личной схватке. Многие из этих отметин будут заживать долго и с болью, а на их месте останутся новые шрамы. К тому же, сейчас у него, как и тысячу лет назад, сейчас опять предательское ощущение, будто бы ещё одно движение, даже такое ничтожное, как вдох, - и он просто рухнет на пол без сил. Однако он испытывает немую благодарность к своей же болезни за то, что она подняла голову только после выстраданной им победы. Сражаться в таком состоянии, как Лирик прекрасно понимает, он не смог бы никогда.
В этом доме, который сейчас, как незримо витает в воздухе, все и вся будут обходить стороной, лишь бы не навлечь на себя гнев новых хозяев мира, Лирику одновременно нравится и не нравится всё. Без сомнений, он расположен просто идеально, а тщеславие погибшего мэра отчасти оказалось Лирику очень кстати - это, как он прекрасно понимает, фактически единственный дом, в котором он может вытянуться во всю длину с комфортом, не думая, что его хвост или голова упрутся в стену или потолок. Комнаты в его новом, но, как он знает, временном жилище, огромны настолько, что невольно кажется, будто бы мэр предвидел, что будет с миром. Случайное, но такое полезное совпадение.
Роботы заняты зачисткой дома от того, что сам Лирик считает просто мусором, не имеющим права на существование, а сам владыка мира осторожно приподнимается с огромного трёхспального дивана, в котором он в будущем хочет свить полноценное змеиное гнездо, и смотрит чуть влево. Как штандарты проигравшей армии, в левом углу, прямо у огромного панорамного окна, жалкой кучей свалены трупы пятерых его недругов. Ещё недавно они играли роль знамён во имя устрашения, а сейчас, какие-то десятки минут тому назад, роботы Лирика принесли их сюда, повинуясь его немому приказу. Акция запугивания и намёков на то, что именно будет ждать каждого повстанца и партизана, закончена. Почти закончена. Как понимает Лирик, ему ещё есть, что сказать устами этих покойников.
Он даже не может вспомнить, когда именно ел в последний раз. Точно не в эти два дня, за которые он ставил мир на колени, - ещё до того, как его похоронили заживо. Представители его народа всегда ели мало, и Лирик - не исключение из этого правила. Вот только, как он вынужден признать, два дня перемещений, планов и жестоких битв на одной лишь ненависти не сможет вынести никто. Изъян органики, ошибка мироздания, просчёт природы, - как это ни назови, суть останется неизменной. Сейчас он очень голоден, и он знает, что на фоне его болезни попытки бороться с этим, без сомнений, отвратительным чувством собственной слабости - дурной признак. Простое и такое изящное решение видится ему самым верным: съесть то, что осталось от его недругов. Они не заслужили могил, которые могут превратиться в места паломничества для многих и многих глупцов, а из их шкур получится прекрасный материал для гнезда. Так легко и так достойно этих пятерых отбросов.
Медленно, понимая, что от звериного голода в сочетании с вновь поднявшей голову болезнью, ему может стать не очень хорошо, Лирик приближается к лежащим в углу телам. В этот день всё складывается просто идеально, и дело даже не в выстраданной им победе. Словно тоже желая покориться ему, не подводит и погода. В это время года всегда если не жарко, то просто тепло, но сейчас снаружи, как видит Лирик сквозь панорамное окно, моросит дождь и гуляет шальной ветер. Не тепло, но и не холодно, - идеальная температура для того, чтобы тела, которые долгое время носили роботы на штандартах, не подпортились. Лирик знает, что всех пятерых сразу съесть он не сможет, но положить начало своей жуткой трапезе сейчас будет самым умным шагом. Остаётся один простой вопрос - с кого начать?
Внимательным взглядом Лирик впивается в останки своих недругов. Эггмана съесть за один присест не получится - его труп сравнительно цел, а ещё он был весьма крупным. То же применимо и к Наклзу, который по меркам своего народа тоже был немаленьким, да ещё и очень мускулистым. Самый маленький труп здесь - труп Тейлза, но он был лисицей. Лисицы - чистокровные хищники, и сейчас, после долгого голодания, Лирик полагает, что от поедания хищника ничего хорошего с ним не случится. Остаются два ежа. Костяк этих существ, слишком долго игравших в героев.
Смотря то на Соника, то на Эми, Лирик, уже предвкушая свой то ли поздний завтрак, то ли ранний обед, довольно облизывается и ухмыляется, из-за чего из-под его верхней губы показываются острейшие клыки. Встреть он этих существ, которых всю жизнь вела их нелепая бравада, до того, как ему понадобилось механическое тело, он бы с удовольствием поделился ядом из своих пожелтевших от времени и отсутствия должного ухода зубов с каждым из них, но сейчас у него нет даже такой возможности. Избавиться хоть от малейшей части его поддерживающей жизнь тюрьмы он может в любой момент, но так он просто "одарит" себя билетом на тот свет. Очень бездарная смерть, которой он совсем себе не желает.
Прикрыв свои зловещие жёлтые глаза третьим веком, Лирик решает остановиться на трупе Эми. Эта девчонка, пусть она и не играла ведущую роль среди своих друзей, Лирику не понравилось сразу. Слишком громкая, слишком агрессивная и столь же глупая. Кроме того, она была невестой их главаря. Лирик не верит в высшие силы, но сейчас он очень хочет, чтобы душа Соника, которой и без того придётся вечность скитаться от мира к миру, сейчас увидела всё, что будет с его воздыхательньницей.
Острым когтем своего манипулятора Лирик поддевает её, без сомнения, бывшее удобным платье. Ткань с лёгким, но таким противным треском рвётся, обнажая молодое тело Эми, и на мгновение Лирик приостанавливается, чтобы рассмотреть его. Эми была совсем юной, но стоило бы ей подрасти всего на каких-то год-другой, и тех, кто соблазнился бы на одну лишь только её внешность, в её жизни стало бы слишком много. Очень красивая и зрелая не по годам самка - именно такой она видится Лирику, продолжающему раздирать и снимать её одежду. Он действует быстро и очень небрежно, порой существенно задевая когтями мягкую плоть, отчего на ней остаются царапины, но ему это не важно. Труп Эми нужен ему для еды, а не для любования, а потому внешнее состояние останков маленькой ежихи сейчас не играет никакой роли.
С лёгким стуком удобная обувь Эми падает на пол, Лирик в очередной раз довольно прищуривается, понимая, как сильно всё-таки Эггман ему помог, пусть сам того не желая. Его ракета, угодившая в головы четырёх друзей, не просто убила их, а фактически подготовила их для становления трапезой нового владыки мира. Пусть Лирик очень хочет есть, и сможет съесть многих, если они правильно приготовлены, со всеми в буквальном смысле потрохами, сейчас, когда его болезнь снова решила напомнить о себе, такое может быть чревато. Есть Эми с кожей и костями - последнее, что сейчас нужно Лирику. Кроме того, он уже знает, на что именно пойдут кости его врагов. А кожа... Чем дольше Лирик смотрит на останки перед ним, тем шире его зловещая ухмылка. Ракета не только обезглавила его врагов - она оставила глубокие зацепки в районе шеи, по крайней мере, одной Эми. Поддеть их пальцем манипулятора - и кожа разве что не сойдёт сама.
Пол в новом доме ещё не успел остыть, а потому Лирик, держа труп Эми в своей мощной кисти, аккуратно опускается вниз, отчего его тело тут же сворачивается кольцами. Он устраивается поудобнее, так, чтобы, пока он будет снимать с Эми кожу, ненароком не причинить вред себе самому. И, лишь только над полом осталась его не закованная в механическое тело часть, он кладёт Эми на самое верхнее своё кольцо - осторожно, так, чтобы она не упала. Острый палец его правой железной руки, пока левой Лирик придерживает Эми за плечи, проникает под приподнятую и обгорелую кожу на том месте, где у Эми когда-то была шея. Кожа податлива и упруга, а звук, который в тот же миг издает её тело, больше всего напоминает Лирику звук лёгких шагов по свежей грязи. Такой же чавкающий, скользкий и неприятный, но ему этот звук кажется ни больше, ни меньше, чем финальный аккорд симфонии во имя победы. Всё сложилось как по нотам. А сейчас стоит просто забрать одну из своих многочисленных наград.
Кожа Эми невероятно податлива, настолько податлива, что невольно возникает мысль о том, что некие высшие силы и вправду существуют, и Эми изначально предназначалось стать просто едой для Лирика. Он продвигает свой искусственный палец всё дальше и дальше, уже предвкушая вид её лишённого кожи тела. И, чем дальше продвигается палец, который Лирик периодически смещает чуть в сторону, чтобы кожа снялась потом равномерно, тем отчётливее его мысли о том, что то, что он делает с мёртвой Эми, отчасти напоминает ему его же линьку. Схождение старой, омертвевшей кожи, которая во время линьки выворачивается наизнанку и в самом деле похожа на то, как линял его народ, и как много веков назад линял он сам. В конце концов, он тоже лишает Эми кожи, и эта ежиная шкура тоже будет вывернута. И, зная, что он хочет сделать дальше, Лирик невольно думает, что действовать надо осторожнее. У кожи Эми, как и у её костей, тоже будет особое предназначение.
Обхватив тело Эми манипулятором и приподняв его, Лирик слегка тянет кожу вниз, желая помочь ей стянуться. Завораживающее в своей мерзости зрелище - сверху, до талии, мышцы Эми теперь не прикрыты ничем. Они совсем свежие, где-то яркого красного цвета, а в других местах белые от натяжения. И очень упругие, настолько, что, сохранись у Эми голова, можно было бы ждать, что вот-вот они начнут сокращаться в такт её дыханию и движениям. Вот только более этому не бывать. Мышцы неподвижны, а там, где Лирик немного переусердствовал, снимая с Эми кожу, видны весьма глубокие, хоть и небольшие царапины, а на части мускулов на её груди видны вырванные куски её плоти. Они навеки остались на снятой коже, однако Лирик совсем не упрекает себя за такую неаккуратность. Пусть ему не удалось освежевать тело Эми идеально, но он доволен тем, что есть.
Снять кожу с худых ног мёртвой ежихи оказалось к удивлению Лирика проще простого. Сжать одним манипулятором само тело, а другим, ухватившись за то, что уже не часть Эми, стянуть её подобно одежде, - что может быть более быстрым и идеальным? Отметив это, Лирик стряхивает с себя снятую им ежиную кожу и снова начинает изучать свою грядущую трапезу внимательным взглядом. Эми была совсем худой, но зато её мясо молодо, и от него всё ещё веет этой странной свежестью. В этот момент Лирик больше всего хочет ощутить вкус этого мяса. Вонзить в него свои зубы как можно глубже и есть её кусок за куском, прожёвывая каждый так, чтобы всё его змеиное тело ощутило этот вкус молодости и сил. Очень простое, но более не доступное для него из-за его не снимающейся брони желание. А тот единственный способ съесть хоть что-то, который доступен Лирику сейчас, имеет ряд изъянов. Главный из которых - отсутствие вкуса.
Как Лирик прекрасно знает, съесть, если еду привести в нужную форму, он сможет что угодно. Однако сейчас, глядя на освежёванную им же Эми, он снова ощущает бессильную ярость - что на самого себя за свою болезнь, что на всё и всех, что привело его к такому существованию. Ему очень хочется ощутить вкус Эми, а затем, несколькими днями позже, и остальных своих мёртвых врагов, вот только более это невозможно. Лирик от одного лишь этого осознания того, что желаемое одновременно так близко и так далеко, что оно дразнит его одним фактом своего существования, и ощущения себя самого в роли глупого ослика, перед носом которого из года в год болтается заветная морковка, сейчас просто в ярости. Его хвост с ядовитым ежом на конце со скрежетом металла о кафель зловеще качается из стороны в сторону, а зубы стиснуты так крепко, что он сам невольно удивляется тому, как они, будучи настолько древними и в настолько плохом состоянии, ещё не сломались.
Нет. Так продолжаться не может, как говорит ему собственное здравомыслие. Злоба на весь мир, безусловно, оправдана, но её, когда она может навредить ему самому, а не тому, что её вызвало, будет мудрым шагом отбросить как лишнюю тяжесть. Он затеял это всё ради того, чтобы снова усмирить свою болезнь, и сейчас это должно стать основной целью. Да, это снова просчёт его органической природы. Да, такого быть не должно, и всё, что было рождено, а не создано, рано или поздно окажется в той же роли, что Эми сейчас. Вот только эти данные - неизменная константа, и Лирик, ас робототехники, знает, что это, даже если это не связано с техникой, остаётся только принять. Съесть Эми в том понимании, в котором это делали даже ему подобные, он не сможет, но сейчас ему любой ценой нужна еда. Действовать стоит так, как оно было давно и на протяжении долгих и долгих лет.
В последний раз довольно полюбовавшись на лишённый им же самим кожи и обезглавленный ракетой труп ежихи, Лирик прикрывает глаза, будто бы прося прощения у этой идеальности, - а затем со всей силы прижимает грудь Эми к полу своей мощной механической рукой. Упругая плоть тут же разрывается изнутри дробящимися костями, а на всю комнату раздаётся противный и мокрый треск превращающейся в кровавую кашу плоти. От каждого давящего прикосновения Лирика кости ломаются, превращаясь в пыль, а внутренности и кожа становятся единым кровавым целым. Тонкими струйками, так похожими на небольшие фонтаны, кровь брызжет из-под мышц, разрывая и их и окропляя собой и без того окровавленный хвост Лирика. Мёртвая Эми стала в его железной хватке подобно пластилину в руках ребёнка - Лирику для того, чтобы её съесть, мало будет просто раздавить её. Нужно сделать из неё нечто, больше всего похожее на очень густой мясной бульон или фарш, и на полпути он Эми бросать не собирается. Убедившись, что от её костей остался лишь прах, и в самый нужный момент ни одна из них не навредит ему, он сгребает то, что осталось от Эми, в кровавый комок и, вцепившись в него своими острыми пальцами, начинает то сжимать его, то фактически заставлять стекать куда-то ближе к его стальным предплечьям.
От ещё недавно целого тела не осталось ничего, и Лирика это не может не радовать. Впервые за всё своё существование он "приготовил" еду для себя своими руками - тоже отчасти победа над не врагами, но самим же собой и всем злом, что приключилось с ним ранее. Весь пол, некогда белый, в золотистых узорах, теперь запятнан кровью, стальная рука Лирика выглядит так, словно он весь день провёл на скотобойне, разделывая туши скота без нужных на то приспособлений, одним лишь своим манипулятором, он знает, что отвратительный запах мяса и крови заполонил весь дом, но сейчас для него это не имеет никакого значения. Он превзошёл не только весь мир, но и самого себя одним лишь этим действием. А сейчас Лирик больше всего хочет утолить свой голод.
Машинально оглядевшись по сторонам, он бросает комок плоти на пол, чтобы он ему не помешал, и касается одной из бронированных пластин, закрывающих его живот. Лёгкий скрежет ржавого металла - и пластина оказывается в стальной руке Лирика. Кожа под ней выглядит блёклой и невероятно хрупкой, так резко контрастируя с жёлтым цветом его не закрытой механическим телом частью живота. Кажется, будто бы она настолько уязвима, что хватит одного неосторожного прикосновения, чтобы на ней осталась глубокая рана, и отчасти это действительно так. Лирик не делал такого с собой с того момента, как его похоронили заживо, но физическую память стереть невозможно. Снова, как и тысячу лет назад, что-то, похожее на дуновение невесть откуда взявшегося здесь ветра скользит по его давно не видевшей ни света, ни воздуха части тела, и это ощущение пронзает Лирика словно острейший клинок. На мгновение он недовольно морщится, привыкая к нему в который раз за всю свою жизнь, но надолго покоряться предательствам органики он не собирается. Слишком много чести удостоиться немалой толики внимания нового хозяина мира просчёты природы не заслуживают всё равно.
На блёклой и хрупкой жёлтой коже живота Лирика гибкая и тронутая ржавчиной железная трубка выделяется ярким и порочным пятном. Гастростома - единственный его способ получить питание и не умереть от перспективы хоть на мгновение избавиться от его механического тела. Лирик, готовясь к своей трапезе, озирался по сторонам не просто так. Приём пищи - естественный процесс, но для него каждый из них, редкий, к его отраде, казался и кажется по сей день тем, что он никогда не сможет показать другим. Даже его роботы, как он понимает в который раз, вряд ли удостоятся такой чести. Слишком грязным видится ему сам способ питания, слишком уязвимым ощущает Лирик сам себя каждый раз к своему омерзению. Однако сейчас он больше всего надеется на то, что его превращение Эми в кровавую кашу окажется не напрасным. Его гастростома требовала замены ещё до его заточения, но тогда, опьянённый ложным предчувствием лёгкой победы над своим народом, он решил, что займётся такими мелочами после их уничтожения. Сейчас же прошли века, но старая гастростома по-прежнему с ним. И если она либо уже вышла из строя, либо выйдет в тот момент, когда Лирик попытается "съесть" останки Эми, заботливо приготовленные им для самого же себя, сюрприз будет ожидаемым, но крайне не приятным.
Осторожно, стараясь не навредить что себе самому, что пугающе выглядящему устройству, Лирик снимает с гастростомы закрывающий её клапан. С противным и резким звуком он падает на пол, но сейчас Лирика интересует не это. Убедившись, что клапан рядом, и ему не придётся его потом долго искать, он снова смотрит на останки Эми. На мгновение ему даже кажется, что он чувствует их обгоревший и свежий одновременно запах, но он знает, что это просто иллюзия. Так с ним было всегда, когда он собирался принять пищу, так с ним будет и сейчас. Как знает и то, что сосредотачиваться на обманчивых ощущениях не стоит.
Лирик поднимает с пола часть приготовленной им кровавой каши и слегка откидывается назад, так, чтобы трубка его гастростомы оказалась наверху. Так будет удобнее всего, и риск того, что большая часть еды останется в нём, а не на нём, куда ниже. Голод становится поистине звериным, а в глазах предательски темнеет от слабости и предвкушения одновременно. Дразнить самого себя сейчас будет не самым умным шагом. Лирик понимает это, а потому уверенно сжимает мессиво, бывшее Эми ещё этой ночью, так, чтобы оно стекало из его руки вниз тонкой кровавой нитью. Настало время последнего на этот день триумфа.
Капля за каплей мессиво стекает прямо в отверстие зонда гастростомы, поступая прямо в желудок Лирика. Крайне отвратительное чувство, в котором неправильно всё, и столь же противное зрелище. Лирик не ел уже очень долго, и его желудок отвык от любой еды. Каждая капля кажется острейшим кинжалом во внутренностях, живот, как чувствует Лирик, вот-вот порвётся от тяжести того, что он сделал сам для себя, а голова кружится так сильно, что Лирик в который раз проклинает про себя свою природу как существа из плоти и крови. Сейчас ему остаётся только одно - терпеть и недовольно шипеть от каждого приступа боли в желудке. Его раздвоенный язык показывается всё чаще и чаще, а бока почти не двигаются в такт дыханию. Боль настолько мерзка и сильна, что Лирик старается двигаться как можно меньше. Любое движение, как он знает, сейчас отзовётся агонией во всём теле.
Сомнительная, как невольно подмечает Лирик, награда - покориться тому, что всегда ненавидел, не уничтожая, а подпитывая. Он испытывает отвращение от самого себя, чувствуя себя невероятно уязвимым и изменяющим своим же идеалам. Способ питания через гастростому всегда казался ему его же собственным просчётом, и сейчас, сгребая вторую половину своей трапезы рукой фактически наощупь и снова поднося её над своим животом, он думает только о том, как и на что его заменить. В который раз ему кажутся идеальными его же роботы, получающие энергию от батарей, что солнечных, что обычных, встроенных Лириком в них. Им нет нужды издеваться над самими собой или прятаться ото всех при питании - достаточно просто найти источник энергии и получить от него максимум. Даже здесь техника оставила органику далеко позади.
Последняя капля кровавых останков падает с механической руки Лирика в его гастростому. Желудок, отвыкший от еды, болит и пульсирует при каждом вдохе и выдохе, а весь живот вокруг гастростомы и правый манипулятор Лирика запятнаны раздавленным мясом и кровью. Видя это, Лирик, стараясь не причинить себе ещё больше боли, осторожно, ребром левой кисти смахивает ставшую просто грязью часть своей еды с живота и, слегка приподнимаясь, находит клапан от гастростомы и снятый им же самим фрагмент брони с живота. Манипуляторы действуют быстрее мыслей - закрыть клапан, свернуть трубку, закрепить броню на животе... Так просто и так отточено долгими годами.
Лирик почти не может двигаться, привыкая к почти позабытому им ощущению наполненного до предела желудка. Он очень хочет устроиться на диване, свернувшись кольцами, но даже это простое желание сейчас для него недоступно. Голова снова кружится, на сей раз - от почти позабытого чувства насыщения, но он готов пережить этот момент. Дождаться, когда он снова сможет хоть что-то, кроме нахождения в неестественном положении и просто смаковать ощущение полной победы. Он уже знает, что скоро, когда он снова захочет есть, он съест и остальные трупы таким же образом. Пусть это неприятное что зрелище, что ощущение, но это не изменить. Пока что не изменить. Рано или поздно Лирик найдёт способ стать чуть более совершенным. А пока что, когда неприятные чувства покинут его, можно заняться и обустройством гнезда. В одном он уверен точно: снятая им с трупа Эми кожа, как и кожа остальных его недругов, возможно, с костями, будет прекрасным дополнением к его гнезду. Немой знак устрашения для всех, кого в случае бунта будет ждать такая же участь, - что может быть более прекрасным?