Don't say you won't die with me for we are one, we are the same.
И то, что выросло от предыдущего.
читать дальшеТёмное марево багряных тонов этого места не рассеет ничто и никогда. Оно было таким всегда, столько, сколько прожить никому не по силам, но сейчас, глядя, как его батальоны роботов водружают пять тел на штандарты, Лирик, утомлённый схваткой, впервые позволяет себе выдохнуть. Эти глупцы сделали слишком многое, выкладываясь изо всех своих тщедушных сил, но в этот раз везение решило обойти их стороной. Даровать победу тому, кто её выстрадал и заслужил сполна. Играй, да не заигрывайся, - именно так ощущает сложившуюся ситуацию Лирик, вспоминая обо всех своих встречах с теми, кто больше никогда не сможет дышать, говорить и слышать. Они слишком привыкли к тому, что им всё достаётся играючи, привыкли издеваться, использовать и просто играть в героев, таких, которые всегда придут на помощь, даже если им кажется, что против них все. Вот только они не учли одного, что долго испытывать судьбу не стоит. Одна осечка может перечеркнуть всё, чего они добивались, и чем чаще ходить по скользкой грани между "победить" и "лишиться всего", тем больше вероятность споткнуться и упасть в бездонную пропасть небытия. Так случилось и в этот раз. И пусть им никогда не осознать всю трагичность последствий своих танцев с самой Судьбой, Лирику достаточно и этого.
Новый владыка мира пристально оглядывает свои владения, будто бы желая найти там что-то новое. Ничего не меняется - то же марево цвета крови и ночи, те же останки его разбитых роботов и тот же лёгкий дымок, поднимающийся с одного из островков, где и оборвались пять жизней. Никто больше не посмеет прийти сюда, зная, чем это может быть чревато. Вот только Лирик понимает, что его бой ещё не окончен. Выиграна решающая битва, но не всё сражение. В мире хватает тех, кто ещё хотел бы сыграть в героев. Как и тех, кто помнит Лирика ещё с тех пор, когда двое из этих покойников заманили его в ловушку, откуда он выбрался только в свою гробницу, в вечную тюрьму. Сейчас они пока что не знают о том, что случилось, но, помня и зная их лучше, чем себя, Лирик уверен в том, что они попытаются ему противостоять. Он учтёт это. Он сделает всё, чтобы и их имена никто не смог произнести без боли.
Разбивать чужие мечты и рушить бессмысленные жизни оказалось проще и приятнее, чем только можно было представить. Сейчас как никогда Лирик понимает, что он расквитался почти со всеми, кто в его глазах не заслужил жизни. Видеть боль, слёзы и смешанную со страхом бессильную браваду так ярко ему приходилось впервые. Это пьянит. Это кружит голову, и от этого хочется окроплять свои манипуляторы кровью ещё сильнее. Всё же время - лучший судья для всех, кто считает, что вправе распоряжаться чужими судьбами и желаниями. Народ Лирика, фактически лишивший его здоровья, за ту тысячу лет, что он провёл в заточении, исчез. От них не осталось ничего, кроме костей и чудом уцелевших частей техники. Желая наказать Лирика, они наказали себя, сделав с собой именно то, чего он всегда им желал. А эти глупцы, заигравшиеся в героев и злодеев, не повторят даже эту участь. Им не место в могилах. Они не заслужили даже погребальных саванов. Их ждёт иная роль.
Счастье долгожданной победы хочется распробовать и стать с ним единым целым хоть на мгновение, однако с каждой секундой Лирик чувствует, как былой кураж смешивается с тем, о чём он хочет и не хочет помнить. Его душа всегда была темнее ночи, и сейчас, с каждым новым воспоминанием он чувствует себя так, что если бы он мог её увидеть, то сам испытал бы не самые приятные чувства от такого зрелища. Он буквально чувствует эти шрамы, гноящиеся и кровавые, а в груди нет просто ничего. Бездна. Пустота. Что-то тёмное, липкое и вязкое, трогать которое не решается даже он сам. Такое не тронут даже мухи и их личинки, испугавшись этой отвратительности. Это бесполезно восстанавливать и стараться собрать себя из режущих изнутри осколков воедино. Этого не увидит никто, но Лирику на это наплевать. Только сам себе он даст право осознать такое настолько, чтобы оно заполонило собой всё его сознание.
Он хочет этой черноты и безнадёжности, почти забыв о победе. Чем ниже падёшь, тем проще будет найти дно и оттолкнуться от него. А если не получится выплыть, то тонуть в самом себе не так страшно, как в своей бессильной ненависти. У всех есть эти червоточины, пятна, которые хотелось бы забыть раз и навсегда, но они отступают лишь затем, чтобы вернуться ещё чернее и глубже. Многочисленные "что если" на корке своего подсознания Лирик ощущает как ядовитые иглы, протыкающие его насквозь. Очень хочется забыть это. Уничтожить свою же память, лишь бы это оставило его в покое и дало распробовать победу сполна. Незнание - благо. Однако память такова, что, как он знает, даже если он и сможет убрать её, малейшей вещи хватит, чтобы она принесла ещё больше вопросов.
К тому же, есть вещи, которые могут вспарывать саму душу, но избавиться от них - всё равно, что отречься от себя самого. Пусть это смятение и эти вопросы лишают его возможности чувствовать если не радость, то облегчение, но это - то, что хочется распробовать. Горький и очень медленно убивающий яд, но это - часть прошлого. Такая, вычеркнуть которую означает просто разрушить себя.
В последний раз посмотрев на своих верных железных воинов, Лирик перемещается чуть назад, во мрак своего логова, - и тут же выбрасывает вперёд свой правый манипулятор. Где-то там, в той части своего логова, где даже он не хочет появляться из-за того, что знает, что там с ним будет, проход в бескрайнюю пустыню тоже есть. Но направляться туда у него нет никакого желания. Сами стены там хранят и видели то, что никто не имеет права знать. Однако такой же проход можно сделать и здесь. Пусть для этого и придётся разрушить часть стены, - сейчас Лирику всё равно.
Ярко-зелёная вспышка на его железной ладони - и тут же раздаётся шипение раскалённого металла где-то совсем рядом. Путь к свободе из багряного ада так прост, но так недосягаем, вот только знает это только Лирик. Ему всё равно, что через эту дыру в железе кто-то может захотеть нанести ему визит и сделать то, что не сделали покойные безумцы. У него, Лирика, куда более важные дела. Есть и был в его жизни кто-то, с кем он хочет разделить победу.
... В тот день, как я понимал, я не отдавал себе отчёт. Несправедливость и простое её осознание - всё, что заполоняло мой разум. Я не понимал, что, исключительно по их мнению, я сделал не так, и почему именно я заслужил темнейшую из сторон событий. Я просто делал свою работу, то, в безопасности чего я не сомневался. Кто я, и кто эти существа с их накопленными знаниями? Я был уверен в том, что любое моё взаимодействие с Кристаллами будет, возможно, новым, но в то же время и предсказуемым. Никакая работа, если ты уверен в правильности своих действий, знаешь все подводные камни и подходишь к ней с оговоренной осторожностью, не причинит тебе вреда.
Но нет. Я не допустил ни единой осечки, но это раз и навсегда поставило на мне свою смертельную печать. Болезнь, у которой нет названия, настолько отравила мою кровь, что порой я умолял одному мне ведомые высшие силы, чтобы они забрали меня. Дали моему сердцу сделать последний удар, а рёбрам - сложиться и раздавить мои лёгкие. Быстрая, пусть и болезненная смерть, казалась мне избавлением - но только с одной стороны. Позорно даже не сдаться, а сбежать, когда не пройден каждый путь, никогда не казалось мне правильным исходом.
Мне, как я понимал тогда, стоило забыть о доверии к этим созданиям и сразу положиться только на себя, но я, как я вижу сейчас, был не только глуп, но и слеп. Они не понимали, как им меня лечить, но пытались пойти той же дорогой, которая вела их всегда. Органическая медицина, как они верили, способна излечить и не такое. Из последних сил я жевал какие-то травы и пил их отвары, и всякий раз те, кто меня и пытался ими излечить, наигранно улыбались мне, говоря, что они видят, что мне лучше. Что я на правильном пути, и что я не должен даже думать о том, что эта болезнь меня убьёт. Они говорили только так, но я чувствовал обратное.
С каждым днём мне становилось только хуже. Я пытался донести это до них, но им было виднее, что мне чувствовать. Только тогда я осознал в полной мере то, что если я не возьмусь за ситуацию сам, то очень скоро отправлюсь в гроб. Я фактически не мог сам ни есть, ни даже дышать без боли, и выход для себя я видел только один. Положиться на то, в чём я уверен и смог достичь определённого мастерства - робототехника. Как просто - заменить в роботе одну деталь, если она вышла из строя. Просто с роботами, сложно с органическими существами. Но тогда я больше всего хотел просто жить. И выбора у меня не оставалось.
Я создал это механическое тело максимально быстро, желая хотя бы так, очень грубо, но обыграть смерть. С тех пор я никогда не снимал его, понимая, что просто умру, если попытаюсь. Оно - моя броня, которую не разрушит ни одно доступное им оружие, моё вооружение, созданное мной для своих самых смертоносных роботов, и мои кандалы. Я смог обмануть смерть, но она отыграла у меня немалое. С тех самых пор я не могу нормально есть, не испытывая чувства крайнего омерзения. Не могу дышать, чувствуя запахи. Весь мой затылок опутан трубками, не дающими моим лимфе и крови прекратить движение. А каждая моя линька теперь становится для меня унизительной пыткой.
Есть такие вещи, которые не простил бы даже последний святоша. С тех самых пор я понимал, что органическая жизнь - просчёт самой же себя в полном на то понимании. Если бы я не поступил с собой как с роботом, продолжая лечиться отварами трав и веря этим врачам, а не себе, то я был бы давно покойником. Мало кто смог бы сохранить добрые отношения к тем, кто фактически вогнал его в гроб. И я не стал исключением. В тот день, когда они показали мне своё истинное лицо, я решил, что я выжгу их подобно сорнякам. Уничтожу и их самих, и всё, что для них свято. Этот народ не должен был приходить в этот мир. А потом, когда их не станет, в этом мире останусь только я и мои роботы. На правах тех, кто оказался сильнее самой смерти.
Мне очень хотелось крови, но в тот день моя болезнь снова решила дать о себе знать. С моим механическим телом она не может завладеть, но может подпортить. Это прошло бы со временем, и я смог бы убить равного себе врага, но убивать своими железными руками я хотел сейчас. Кто угодно разумный и слабый подошёл бы на роль моей добычи. И я, ведомый этой простой мыслью, покинул своё не до конца достроенное логово и направился в бескрайнюю пустыню.
Здесь не было ничего и никого, кроме железных обломков - следов какой-то прошлой баталии, случившейся задолго до меня, и камней. Одна часть меня хотела вернуться, другая же - вела вперёд словно бы вопреки. И, стоило мне продвинуться чуть дальше, я увидел то, что искал. След от хвоста и огромные пятна свежей крови.
Лучшего я и не смел желать. Я не знал, кем именно будет моя жертва, но всё складывалось в единый узор, штрих за штрихом, деталь за деталью. Враг явно ослаблен до предела и ранен, а потому смерть от моих манипуляторов для него наступит очень быстро. Даже моя болезнь слегка отступила, решив дать мне шанс сделать то, чего я хотел сильнее всего.
Именно с такими мыслями и ощущая невероятный кураж, я двигался по следу. Я понимал, что не потеряю его, даже если бы и захотел и, стараясь раззадорить самого себя, думал, кого именно я убью. Самец? Самка? Насколько тяжело ранен этот представитель моего народа? Доживёт ли он вообще до встречи со мной, или я покинул логово зря? Множество мыслей не давали мне и шанса отвлечься, но тут всё стало иначе. Засохшие пятна крови на песке стали свежими, и я отчёливо слышал чьё-то хриплое дыхание. Передо мной из-под земли торчали два огромных куска металла, и, лишь стоило мне бросить на них беглый взгляд, я сразу заметил, что из-за них виднеется чуть подрагивающий и окровавленный хвост. Твой хвост.
Всё меняется, изменился и мир вокруг. Это ощущается невероятно странным и неправильным, и Лирик, не видевший этого места все века своего заточения, не может этого не отметить. Отчасти он злится на самого себя за свою наивность касательно того, что ещё буквально минуту назад он был уверен в том, что беспощадное время не тронет эту пустыню, но сейчас для него даже это чувство не имеет значения. Иные цели, иные стремления, и это всё, что должно сейчас значить для него хоть что-то. Вот только это странное и чуждое ему "не так" не собирается оставлять его в покое. Всё настолько неправильно, что это хочется просто разрушить в прах.
Ночь, за которую этот мир изменился настолько, что осознание этого полностью прийти пока что не сможет ни к кому, начинает медленно сменяться рассветом. Небо над покорённым Лириком миром всё ещё тёмное, и на нём мягкими белыми огоньками сияют последние звёзды этой непростой ночи. Они тоже словно бы пытаются и осознать, что случилось, и бороться, зная, что бой был проигран до его начала, а потому так просто уйти с небосклона будет выше их сил. Они беспомощны, как и весь этот мир, а потому Лирик отчаянно хочет уничтожить и их. Пусть ему до конца и непонятно это желание, но во всём, что окружает его сейчас, он видит не то попытки всего мира залезть ему в душу, не то желание сражаться. Он не готов терпеть оба этих варианта, а потому сейчас он просто в бессильной ярости. Слишком просто было бы отсидеться в своём логове и дождаться утра. Вот только простой путь далеко не всегда верный.
Всё вокруг в самом деле стало другим. То ли сама природа во всей её нелепости решила изменить бескрайнюю пустыню, то ли кто-то мыслящий приложил к этому руку, - сейчас уже бесполезно гадать. Перед собой Лирик видит иссохшиеся, но толстые ветви каких-то деревьев, некрасивые шрамы на теле того, что он ненавидел ещё тогда и одновременно хотел сохранить. Сохранить как молчаливый монумент, знак того, что нечто, похожее на спокойствие, и постоянные вопросы себе самому могут прекрасно существовать вместе, и это даже не приносит боли или неправильности.
Только теперь Лирик понимает, как многое было разбито тогда, когда двое из тех, кто сейчас просто обгорелые трупы, заманили его в ловушку. Они играли в героев, желая "как лучше" всему миру, но каждая победа стоит на чьих-то костях. А теперь они - просто кучи плоти, не способные никому ни помочь, ни навредить. Странно. Все последние два дня Лирик желал им схожей смерти и сделал всё, чтобы его желание стало явью, вот только сейчас он очень хочет, чтобы хоть один из них был рядом и увидел то, что хочет видеть новый владыка мира. Чтобы не одному Лирику вопросы без ответов терзали разум. Чтобы они полностью осознали всю боль того, что бывает, если чересчур заиграться в небожителей, имеющим право вершить чужие судьбы.
Вопросы... Слишком много "что если" на одно существо, как отмечает про себя Лирик, начиная осторожно двигаться сквозь ветви. Только он знает и помнит всё в этой пустыне, как бы её ни изменило время. Для того, кто жил тут достаточно долго, никакие изменения не преграда. Порой сухие ветви задевают его и без того израненную кожу, но он настолько погружён сам в себя, что смятение и отвратительные мысли боль физическую просто заглушают. Он не понимает сам себя, не понимает своих чувств, просто проживая их, но понимание несправедливости происходящего терзает его сильнее всего остального. Это понимание настолько сильно, что Лирик очень хочет на искоренить его из своего разума, а прожить. Уложить её в самого себя и принять как свою часть. Вот только это принятие так и не приходит, как бы он ни старался. Всё ощущается настолько чужеродным, что Лирик понимает, что главной его победой будет не та, что случилась этой ночью. И что враги его погибли не все. А быть самому себе и врагом, и защитником будет очень непросто.
Сломав манипулятором очередную сухую ветвь, Лирик просто приходит в ярость. Он понимает, что так продолжаться просто не может, и к цели своего пути он придёт очень нескоро. Недовольно скрипнув своими пожелтевшими клыками, он выбрасывает вперёд правый манипулятор - и из его ладони снова вырывается огромный зелёный сгусток энергии. Он уничтожает всё на своём пути и, как знает Лирик, поможет ему продвинуться достаточно далеко. К тому же, путь его будет не самым длинным. Определённо, решение в его ситуации логичное и разумное.
... Разумом я понимал, что если ты не умрёшь на моих руках, это будет просто чудо. Но почему-то я крайне не хотел такого исхода. Желание пролить кровь ослабленного и раненого существа покинуло меня сразу же, лишь стоило мне тебя увидеть. Ты - очень красивая по меркам моего народа самка, но две роковых печати навсегда оставили на тебе свой след. Первая - твои тонкие синюшные губы и такого же цвета язык, которым ты, словно самой смерти вопреки, продолжала пробовать воздух. Такой окрас не свойственен никому из этого народа, и он - верный знак серьёзных проблем с сердцем. Второй - твой яркий жёлтый живот, очень сильно выпирающий вперёд. Вот-вот ты должна была стать матерью.
Твои глаза, очень похожие на мои по цвету, были полны страха и подёрнуты пеленой неотвратимой гибели, но я всё равно решил попытаться сохранить тебе жизнь. Свой народ я буду ненавидеть всегда, и эта моя ненависть поначалу относилась и к тебе. Вот только я не сражаюсь с безоружными. Я - не они, и я не буду исполнять их желания, как я полностью осознал после твоего рассказа.
Как мог, я пытался удержать тебя в мире живых, пока нёс тебя на свою базу. Твоё тяжёлое дыхание то затихало, с каждым преодолённым мной метром заставляя внутри меня чему-то перевернуться, то снова становилось частым, судорожным и хриплым. И наш пустой для меня изначально разговор не должен был привести к такому.
Ты коротко, в меру своих сил, рассказала мне всё. Про то, как вышла замуж рано, по большой любви, но твой муж оказался ревнивцем и тираном. Про то, как он разве что не посадил тебя на цепь, лишь бы не делить ни с кем. Как он угрожал выколоть тебе глаза, когда ему казалось, что ты засматриваешься на других, и вспороть живот за то, что ты, любя его, но больше боясь за себя и своё будущее потомство, откладывала беременность как могла. Как он, в бессильном ожидании просто использовал тебя для своего увеселения, порой очень грязно и жестоко. В какой-то момент ты сдалась и решила допустить эту беременность, но ты просто устала жить и любить без обратной любви. Ты приняла любовь со стороны, и он узнал об этом. Он выгнал тебя именно сюда, в мои владения, зная, что я или мои роботы расправятся и с тобой, и с твоим детёнышем. И вернуться ты имела право только без того или той, кому подарила жизнь. Просто потому, что он счёл своё же дитя порченым плодом порока.
Когда я узнал, что мои действия пытались предпринять без моего ведома, я был просто в ярости. Я был прав, считая, что у этого народа нет будущего. И на тебе, и на мне они поставили крест, считая нас пропащими. В тебе они видят распутницу, во мне - убийцу, вершащего свои зловещие дела только процесса ради. Снова жить вопреки, снова ударить их до боли, но так, чтобы они ожидали этого меньше всего. Я не хотел оправдывать их надежды и показывать им, что я могу уничтожать только беременных и ослабленных самок. Именно это и заставило меня пытаться сохранить тебе жизнь.
О себе ты мне явно рассказала из последних сил, потому что все мои дальнейшие попытки разговорить тебя терпели полный крах. Я не знал ни твоего имени, ни даже того, как ты бы хотела назвать своё чадо, но я продолжал говорить с тобой как с равным. Слова вникуда, которые услышат только пустыня, камни и куски ржавого металла повсюду. Я привык сражаться, но не спасать, и сейчас я чувствовал себя на редкость бессильным. В голове постоянно вертелись то один, то другой вариант того, что мне делать дальше. Я очень хотел сохранить тебе жизнь, понимая, что мы похожи больше, чем я мог предполагать. Хотя бы тем, что мы оба серьёзно больны, а их медицина не смогла не то, что помочь - сдержать.
В какой-то момент мне начало казаться, что мрак этого солнечного дня стал немного светлее. Я смог укротить, пусть и не победить то, что должно было убить меня, а потому твоя ситуация казалась мне разрешимой. Это я и пытался донести до тебя как можно спокойнее. Всё будет хорошо. Всё поправимо, если ты знаешь, что делать. Создание полноценной системы жизнеобеспечения и искусственное сердце разные, но схожие в плане технологий. И второе мне будет проще первого. Пусть тебе придётся немного пожить подобно мне, на аппаратах, но я верил в тебя. Ты прошла долгий и полный боли путь, и ты заслужила жизнь не меньше, чем я. Мы просто станем схожими, и я искренне верил, что всё получится. И, уже в нескольких метрах от своего логова, я понимал, что это будет вызов, но я готов был его принять.
Сама природа будто бы не хочет трогать это место в знак молчаливой памяти и вечной скорби. Здесь всё точно такое же, каким было всегда, когда Лирик посещал это место. Зыбучие пески и пустынные ветра сделали своё дело, обточив камень так, что на нём теперь не видно давней надписи. Нет и цветника, заботливо сооружённого Лириком и ещё одним существом. Но сравнительно большой и кажущийся по-необычному дышащим холмик выделяется и по сей день. Вечное, молчаливое напоминание тому, что все надежды, все мысли, всё, что тебе важно и дорого у тебя будет отнято и разбито. Вне зависимости от того, как бы сильно ты ни пытался.
Глядя на это скорбное зрелище, Лирик понимает, что даже его недавняя победа сейчас для него стала значить очень малое. Сейчас, глядя на могилу не известной ему самки, он, как и в далёкие дни до своего заточения, не ощущает ничего, кроме вины и опустошённости. Поистине, все чувства, в том числе и кураж, проще делить с кем-то, как бы ты это ни отрицал и как бы ни старался в себе это заглушить. Пока он ставил мир на колени, он фактически забыл о том, что происходило задолго до этого, но сейчас, когда не нужно ни с кем сражаться, некого преследовать, а те, кто желает причинить тебе вред, могут только зря сотрясать воздух и не более, старая рана снова открылась. До боли. Так, словно её вспороли отравленным клинком.
Лирик фактически не может ощутить самого себя, а его зрение становится расплывчатым. Пытаясь прийти в себя хоть немного, он опускается на могилу самки из своих воспоминаний. Его упругое тело инстинктивно сворачивается кольцами, но он не ощущает даже этого. Всё, что он может, - смотреть на старый камень, ощущая всю тяжесть груза своей вины. До сих пор ему кажется, что всё можно было изменить. Вырвать ту, кто был обречён с самого начала, из цепких лап смерти. Обмануть подлую судьбу и тех желавших стать героями глупцов, что заманили его в ловушку. Пытаться сражаться даже будучи запертым и отрезанным от своих роботов, лишь бы не попасться своему народу. А то и вовсе не посещать свой же завод в тот злополучный день.
Всё должно быть иначе, но как - Лирик сам до конца не в силах понять. Он может только буравить своим тяжёлым взглядом старое надгробие - и вести мысленный разговор с той, что никогда его не услышит. Как не слышала тем самым утром более тысячи лет назад. Он думал, что так будет легче, вот только легче не становится. Всё вокруг до сих пор буквально кричит до срыва голоса о том, что всё изначально должно было быть не так. И виноваты в этом дурном исходе все. В том числе, как Лирик чувствует сейчас, и он сам.
... Здравствуй.
Я не знаю, как тебя звали, как не могу и полностью осознать всё то, через что тебе пришлось пройти. Но знай то, что я тебе благодарен за всё. Пусть ты была в моей жизни от силы час, но ты смогла если не изменить её, то сделать немного проще. А ещё ты, думая, что не сможешь отблагодарить меня ничем, подарила мне её. Всё то немногое, что ты считала своим.
Всё произошло слишком быстро, и я оказался не в силах что-либо изменить. Я думал, что ты переживёшь эти роды, но твоё и без того измученное сердце сдалось. Я знал это, но не был готов к такому исходу. Меньше всего я хотел твоей смерти на руках моих машин. Но всё случилось так, как случилось. Спасибо тебе за то, что оставив мне её, не дала мне и шанса погрузиться в напрасное горе. Не все живые должны жить, но и я, и она жизнь заслужили сполна.
Это было прекрасное время. Лучшие несколько лет в моей жизни пролетели как один миг. Пусть я тогда не мог принять её полностью как "свою", но просто знай, что сейчас я очень сильно укоряю себя за эту свою слабость. Тогда я хотел доказать невесть кому, что я силён, ведя себя именно так, но теперь я вижу, что это был только мой просчёт. Так я показал себе только то, что я недостоин самого себя. Жаль, что только сейчас я смог увидеть это.
Ошибка, просчёт, недоразумение, на которое я совсем не имел права, зная, что есть в этом мире существо, которое просто не сможет без меня. Это никогда не оставит меня, и я не позволю этому чувству меня покинуть. Хотя бы во имя того немногого, что значит для меня хоть что-то. Ещё не все, кто виноват, заплатили по счетам. Даже спустя столько лет, когда подобные нам исчезли, я лично найду их, и они отплатят мне всем. Знай, что это всё я сделаю во имя не только себя. Ты и она тоже должны были это увидеть.
А потом... А потом я снова позволю себе бередить свои старые раны. Мои лучшие ищейки отправятся на поиск её последнего пристанища. Я не знаю, что они сделали с ней, и это незнание не разрешить мне никогда, но я заслужил узнать хотя бы эту каплю в море. И я обещаю, что так же поговорю и с ней. Она любила меня как родного, а я отплатил ей только своим пленением. И в этом и будет моё вечное бремя, что всегда будет толкать меня только вперёд.
К сожалению, нет такой силы, что поднимет мёртвых из могил. В этом мире сегодня ночью я стал выше Бога, но всё это по сравнению с тем, что я очень хотел бы сделать сейчас, для меня видится ничтожным. У меня есть всё. Весь этот мир стоит передо мной на коленях. Вся сила Кристаллов сделает всё, чего бы я ни пожелал. Но даже они бессильны перед смертью. Это неправильно. Это не должно быть так. Бессилие мне отвратительно, но есть то, что неподвластно даже мне.
Знай, что эту победу я посвящаю всем нам. Себе. Тебе. Ей. Мы все заслужили её. А мне остаётся только вопрошать себя в одиночестве. Слишком много "что если" и просто вопросов, но я уверен, что скоро станет легче. Пока что оно так. И я очень не готов с тобой прощаться. Ты и она навеки останетесь на моей стороне. И вы - те единственные живые, которые заслужили жизнь в моих глазах.
И в этот момент их словно бы трое.
читать дальшеТёмное марево багряных тонов этого места не рассеет ничто и никогда. Оно было таким всегда, столько, сколько прожить никому не по силам, но сейчас, глядя, как его батальоны роботов водружают пять тел на штандарты, Лирик, утомлённый схваткой, впервые позволяет себе выдохнуть. Эти глупцы сделали слишком многое, выкладываясь изо всех своих тщедушных сил, но в этот раз везение решило обойти их стороной. Даровать победу тому, кто её выстрадал и заслужил сполна. Играй, да не заигрывайся, - именно так ощущает сложившуюся ситуацию Лирик, вспоминая обо всех своих встречах с теми, кто больше никогда не сможет дышать, говорить и слышать. Они слишком привыкли к тому, что им всё достаётся играючи, привыкли издеваться, использовать и просто играть в героев, таких, которые всегда придут на помощь, даже если им кажется, что против них все. Вот только они не учли одного, что долго испытывать судьбу не стоит. Одна осечка может перечеркнуть всё, чего они добивались, и чем чаще ходить по скользкой грани между "победить" и "лишиться всего", тем больше вероятность споткнуться и упасть в бездонную пропасть небытия. Так случилось и в этот раз. И пусть им никогда не осознать всю трагичность последствий своих танцев с самой Судьбой, Лирику достаточно и этого.
Новый владыка мира пристально оглядывает свои владения, будто бы желая найти там что-то новое. Ничего не меняется - то же марево цвета крови и ночи, те же останки его разбитых роботов и тот же лёгкий дымок, поднимающийся с одного из островков, где и оборвались пять жизней. Никто больше не посмеет прийти сюда, зная, чем это может быть чревато. Вот только Лирик понимает, что его бой ещё не окончен. Выиграна решающая битва, но не всё сражение. В мире хватает тех, кто ещё хотел бы сыграть в героев. Как и тех, кто помнит Лирика ещё с тех пор, когда двое из этих покойников заманили его в ловушку, откуда он выбрался только в свою гробницу, в вечную тюрьму. Сейчас они пока что не знают о том, что случилось, но, помня и зная их лучше, чем себя, Лирик уверен в том, что они попытаются ему противостоять. Он учтёт это. Он сделает всё, чтобы и их имена никто не смог произнести без боли.
Разбивать чужие мечты и рушить бессмысленные жизни оказалось проще и приятнее, чем только можно было представить. Сейчас как никогда Лирик понимает, что он расквитался почти со всеми, кто в его глазах не заслужил жизни. Видеть боль, слёзы и смешанную со страхом бессильную браваду так ярко ему приходилось впервые. Это пьянит. Это кружит голову, и от этого хочется окроплять свои манипуляторы кровью ещё сильнее. Всё же время - лучший судья для всех, кто считает, что вправе распоряжаться чужими судьбами и желаниями. Народ Лирика, фактически лишивший его здоровья, за ту тысячу лет, что он провёл в заточении, исчез. От них не осталось ничего, кроме костей и чудом уцелевших частей техники. Желая наказать Лирика, они наказали себя, сделав с собой именно то, чего он всегда им желал. А эти глупцы, заигравшиеся в героев и злодеев, не повторят даже эту участь. Им не место в могилах. Они не заслужили даже погребальных саванов. Их ждёт иная роль.
Счастье долгожданной победы хочется распробовать и стать с ним единым целым хоть на мгновение, однако с каждой секундой Лирик чувствует, как былой кураж смешивается с тем, о чём он хочет и не хочет помнить. Его душа всегда была темнее ночи, и сейчас, с каждым новым воспоминанием он чувствует себя так, что если бы он мог её увидеть, то сам испытал бы не самые приятные чувства от такого зрелища. Он буквально чувствует эти шрамы, гноящиеся и кровавые, а в груди нет просто ничего. Бездна. Пустота. Что-то тёмное, липкое и вязкое, трогать которое не решается даже он сам. Такое не тронут даже мухи и их личинки, испугавшись этой отвратительности. Это бесполезно восстанавливать и стараться собрать себя из режущих изнутри осколков воедино. Этого не увидит никто, но Лирику на это наплевать. Только сам себе он даст право осознать такое настолько, чтобы оно заполонило собой всё его сознание.
Он хочет этой черноты и безнадёжности, почти забыв о победе. Чем ниже падёшь, тем проще будет найти дно и оттолкнуться от него. А если не получится выплыть, то тонуть в самом себе не так страшно, как в своей бессильной ненависти. У всех есть эти червоточины, пятна, которые хотелось бы забыть раз и навсегда, но они отступают лишь затем, чтобы вернуться ещё чернее и глубже. Многочисленные "что если" на корке своего подсознания Лирик ощущает как ядовитые иглы, протыкающие его насквозь. Очень хочется забыть это. Уничтожить свою же память, лишь бы это оставило его в покое и дало распробовать победу сполна. Незнание - благо. Однако память такова, что, как он знает, даже если он и сможет убрать её, малейшей вещи хватит, чтобы она принесла ещё больше вопросов.
К тому же, есть вещи, которые могут вспарывать саму душу, но избавиться от них - всё равно, что отречься от себя самого. Пусть это смятение и эти вопросы лишают его возможности чувствовать если не радость, то облегчение, но это - то, что хочется распробовать. Горький и очень медленно убивающий яд, но это - часть прошлого. Такая, вычеркнуть которую означает просто разрушить себя.
В последний раз посмотрев на своих верных железных воинов, Лирик перемещается чуть назад, во мрак своего логова, - и тут же выбрасывает вперёд свой правый манипулятор. Где-то там, в той части своего логова, где даже он не хочет появляться из-за того, что знает, что там с ним будет, проход в бескрайнюю пустыню тоже есть. Но направляться туда у него нет никакого желания. Сами стены там хранят и видели то, что никто не имеет права знать. Однако такой же проход можно сделать и здесь. Пусть для этого и придётся разрушить часть стены, - сейчас Лирику всё равно.
Ярко-зелёная вспышка на его железной ладони - и тут же раздаётся шипение раскалённого металла где-то совсем рядом. Путь к свободе из багряного ада так прост, но так недосягаем, вот только знает это только Лирик. Ему всё равно, что через эту дыру в железе кто-то может захотеть нанести ему визит и сделать то, что не сделали покойные безумцы. У него, Лирика, куда более важные дела. Есть и был в его жизни кто-то, с кем он хочет разделить победу.
... В тот день, как я понимал, я не отдавал себе отчёт. Несправедливость и простое её осознание - всё, что заполоняло мой разум. Я не понимал, что, исключительно по их мнению, я сделал не так, и почему именно я заслужил темнейшую из сторон событий. Я просто делал свою работу, то, в безопасности чего я не сомневался. Кто я, и кто эти существа с их накопленными знаниями? Я был уверен в том, что любое моё взаимодействие с Кристаллами будет, возможно, новым, но в то же время и предсказуемым. Никакая работа, если ты уверен в правильности своих действий, знаешь все подводные камни и подходишь к ней с оговоренной осторожностью, не причинит тебе вреда.
Но нет. Я не допустил ни единой осечки, но это раз и навсегда поставило на мне свою смертельную печать. Болезнь, у которой нет названия, настолько отравила мою кровь, что порой я умолял одному мне ведомые высшие силы, чтобы они забрали меня. Дали моему сердцу сделать последний удар, а рёбрам - сложиться и раздавить мои лёгкие. Быстрая, пусть и болезненная смерть, казалась мне избавлением - но только с одной стороны. Позорно даже не сдаться, а сбежать, когда не пройден каждый путь, никогда не казалось мне правильным исходом.
Мне, как я понимал тогда, стоило забыть о доверии к этим созданиям и сразу положиться только на себя, но я, как я вижу сейчас, был не только глуп, но и слеп. Они не понимали, как им меня лечить, но пытались пойти той же дорогой, которая вела их всегда. Органическая медицина, как они верили, способна излечить и не такое. Из последних сил я жевал какие-то травы и пил их отвары, и всякий раз те, кто меня и пытался ими излечить, наигранно улыбались мне, говоря, что они видят, что мне лучше. Что я на правильном пути, и что я не должен даже думать о том, что эта болезнь меня убьёт. Они говорили только так, но я чувствовал обратное.
С каждым днём мне становилось только хуже. Я пытался донести это до них, но им было виднее, что мне чувствовать. Только тогда я осознал в полной мере то, что если я не возьмусь за ситуацию сам, то очень скоро отправлюсь в гроб. Я фактически не мог сам ни есть, ни даже дышать без боли, и выход для себя я видел только один. Положиться на то, в чём я уверен и смог достичь определённого мастерства - робототехника. Как просто - заменить в роботе одну деталь, если она вышла из строя. Просто с роботами, сложно с органическими существами. Но тогда я больше всего хотел просто жить. И выбора у меня не оставалось.
Я создал это механическое тело максимально быстро, желая хотя бы так, очень грубо, но обыграть смерть. С тех пор я никогда не снимал его, понимая, что просто умру, если попытаюсь. Оно - моя броня, которую не разрушит ни одно доступное им оружие, моё вооружение, созданное мной для своих самых смертоносных роботов, и мои кандалы. Я смог обмануть смерть, но она отыграла у меня немалое. С тех самых пор я не могу нормально есть, не испытывая чувства крайнего омерзения. Не могу дышать, чувствуя запахи. Весь мой затылок опутан трубками, не дающими моим лимфе и крови прекратить движение. А каждая моя линька теперь становится для меня унизительной пыткой.
Есть такие вещи, которые не простил бы даже последний святоша. С тех самых пор я понимал, что органическая жизнь - просчёт самой же себя в полном на то понимании. Если бы я не поступил с собой как с роботом, продолжая лечиться отварами трав и веря этим врачам, а не себе, то я был бы давно покойником. Мало кто смог бы сохранить добрые отношения к тем, кто фактически вогнал его в гроб. И я не стал исключением. В тот день, когда они показали мне своё истинное лицо, я решил, что я выжгу их подобно сорнякам. Уничтожу и их самих, и всё, что для них свято. Этот народ не должен был приходить в этот мир. А потом, когда их не станет, в этом мире останусь только я и мои роботы. На правах тех, кто оказался сильнее самой смерти.
Мне очень хотелось крови, но в тот день моя болезнь снова решила дать о себе знать. С моим механическим телом она не может завладеть, но может подпортить. Это прошло бы со временем, и я смог бы убить равного себе врага, но убивать своими железными руками я хотел сейчас. Кто угодно разумный и слабый подошёл бы на роль моей добычи. И я, ведомый этой простой мыслью, покинул своё не до конца достроенное логово и направился в бескрайнюю пустыню.
Здесь не было ничего и никого, кроме железных обломков - следов какой-то прошлой баталии, случившейся задолго до меня, и камней. Одна часть меня хотела вернуться, другая же - вела вперёд словно бы вопреки. И, стоило мне продвинуться чуть дальше, я увидел то, что искал. След от хвоста и огромные пятна свежей крови.
Лучшего я и не смел желать. Я не знал, кем именно будет моя жертва, но всё складывалось в единый узор, штрих за штрихом, деталь за деталью. Враг явно ослаблен до предела и ранен, а потому смерть от моих манипуляторов для него наступит очень быстро. Даже моя болезнь слегка отступила, решив дать мне шанс сделать то, чего я хотел сильнее всего.
Именно с такими мыслями и ощущая невероятный кураж, я двигался по следу. Я понимал, что не потеряю его, даже если бы и захотел и, стараясь раззадорить самого себя, думал, кого именно я убью. Самец? Самка? Насколько тяжело ранен этот представитель моего народа? Доживёт ли он вообще до встречи со мной, или я покинул логово зря? Множество мыслей не давали мне и шанса отвлечься, но тут всё стало иначе. Засохшие пятна крови на песке стали свежими, и я отчёливо слышал чьё-то хриплое дыхание. Передо мной из-под земли торчали два огромных куска металла, и, лишь стоило мне бросить на них беглый взгляд, я сразу заметил, что из-за них виднеется чуть подрагивающий и окровавленный хвост. Твой хвост.
Всё меняется, изменился и мир вокруг. Это ощущается невероятно странным и неправильным, и Лирик, не видевший этого места все века своего заточения, не может этого не отметить. Отчасти он злится на самого себя за свою наивность касательно того, что ещё буквально минуту назад он был уверен в том, что беспощадное время не тронет эту пустыню, но сейчас для него даже это чувство не имеет значения. Иные цели, иные стремления, и это всё, что должно сейчас значить для него хоть что-то. Вот только это странное и чуждое ему "не так" не собирается оставлять его в покое. Всё настолько неправильно, что это хочется просто разрушить в прах.
Ночь, за которую этот мир изменился настолько, что осознание этого полностью прийти пока что не сможет ни к кому, начинает медленно сменяться рассветом. Небо над покорённым Лириком миром всё ещё тёмное, и на нём мягкими белыми огоньками сияют последние звёзды этой непростой ночи. Они тоже словно бы пытаются и осознать, что случилось, и бороться, зная, что бой был проигран до его начала, а потому так просто уйти с небосклона будет выше их сил. Они беспомощны, как и весь этот мир, а потому Лирик отчаянно хочет уничтожить и их. Пусть ему до конца и непонятно это желание, но во всём, что окружает его сейчас, он видит не то попытки всего мира залезть ему в душу, не то желание сражаться. Он не готов терпеть оба этих варианта, а потому сейчас он просто в бессильной ярости. Слишком просто было бы отсидеться в своём логове и дождаться утра. Вот только простой путь далеко не всегда верный.
Всё вокруг в самом деле стало другим. То ли сама природа во всей её нелепости решила изменить бескрайнюю пустыню, то ли кто-то мыслящий приложил к этому руку, - сейчас уже бесполезно гадать. Перед собой Лирик видит иссохшиеся, но толстые ветви каких-то деревьев, некрасивые шрамы на теле того, что он ненавидел ещё тогда и одновременно хотел сохранить. Сохранить как молчаливый монумент, знак того, что нечто, похожее на спокойствие, и постоянные вопросы себе самому могут прекрасно существовать вместе, и это даже не приносит боли или неправильности.
Только теперь Лирик понимает, как многое было разбито тогда, когда двое из тех, кто сейчас просто обгорелые трупы, заманили его в ловушку. Они играли в героев, желая "как лучше" всему миру, но каждая победа стоит на чьих-то костях. А теперь они - просто кучи плоти, не способные никому ни помочь, ни навредить. Странно. Все последние два дня Лирик желал им схожей смерти и сделал всё, чтобы его желание стало явью, вот только сейчас он очень хочет, чтобы хоть один из них был рядом и увидел то, что хочет видеть новый владыка мира. Чтобы не одному Лирику вопросы без ответов терзали разум. Чтобы они полностью осознали всю боль того, что бывает, если чересчур заиграться в небожителей, имеющим право вершить чужие судьбы.
Вопросы... Слишком много "что если" на одно существо, как отмечает про себя Лирик, начиная осторожно двигаться сквозь ветви. Только он знает и помнит всё в этой пустыне, как бы её ни изменило время. Для того, кто жил тут достаточно долго, никакие изменения не преграда. Порой сухие ветви задевают его и без того израненную кожу, но он настолько погружён сам в себя, что смятение и отвратительные мысли боль физическую просто заглушают. Он не понимает сам себя, не понимает своих чувств, просто проживая их, но понимание несправедливости происходящего терзает его сильнее всего остального. Это понимание настолько сильно, что Лирик очень хочет на искоренить его из своего разума, а прожить. Уложить её в самого себя и принять как свою часть. Вот только это принятие так и не приходит, как бы он ни старался. Всё ощущается настолько чужеродным, что Лирик понимает, что главной его победой будет не та, что случилась этой ночью. И что враги его погибли не все. А быть самому себе и врагом, и защитником будет очень непросто.
Сломав манипулятором очередную сухую ветвь, Лирик просто приходит в ярость. Он понимает, что так продолжаться просто не может, и к цели своего пути он придёт очень нескоро. Недовольно скрипнув своими пожелтевшими клыками, он выбрасывает вперёд правый манипулятор - и из его ладони снова вырывается огромный зелёный сгусток энергии. Он уничтожает всё на своём пути и, как знает Лирик, поможет ему продвинуться достаточно далеко. К тому же, путь его будет не самым длинным. Определённо, решение в его ситуации логичное и разумное.
... Разумом я понимал, что если ты не умрёшь на моих руках, это будет просто чудо. Но почему-то я крайне не хотел такого исхода. Желание пролить кровь ослабленного и раненого существа покинуло меня сразу же, лишь стоило мне тебя увидеть. Ты - очень красивая по меркам моего народа самка, но две роковых печати навсегда оставили на тебе свой след. Первая - твои тонкие синюшные губы и такого же цвета язык, которым ты, словно самой смерти вопреки, продолжала пробовать воздух. Такой окрас не свойственен никому из этого народа, и он - верный знак серьёзных проблем с сердцем. Второй - твой яркий жёлтый живот, очень сильно выпирающий вперёд. Вот-вот ты должна была стать матерью.
Твои глаза, очень похожие на мои по цвету, были полны страха и подёрнуты пеленой неотвратимой гибели, но я всё равно решил попытаться сохранить тебе жизнь. Свой народ я буду ненавидеть всегда, и эта моя ненависть поначалу относилась и к тебе. Вот только я не сражаюсь с безоружными. Я - не они, и я не буду исполнять их желания, как я полностью осознал после твоего рассказа.
Как мог, я пытался удержать тебя в мире живых, пока нёс тебя на свою базу. Твоё тяжёлое дыхание то затихало, с каждым преодолённым мной метром заставляя внутри меня чему-то перевернуться, то снова становилось частым, судорожным и хриплым. И наш пустой для меня изначально разговор не должен был привести к такому.
Ты коротко, в меру своих сил, рассказала мне всё. Про то, как вышла замуж рано, по большой любви, но твой муж оказался ревнивцем и тираном. Про то, как он разве что не посадил тебя на цепь, лишь бы не делить ни с кем. Как он угрожал выколоть тебе глаза, когда ему казалось, что ты засматриваешься на других, и вспороть живот за то, что ты, любя его, но больше боясь за себя и своё будущее потомство, откладывала беременность как могла. Как он, в бессильном ожидании просто использовал тебя для своего увеселения, порой очень грязно и жестоко. В какой-то момент ты сдалась и решила допустить эту беременность, но ты просто устала жить и любить без обратной любви. Ты приняла любовь со стороны, и он узнал об этом. Он выгнал тебя именно сюда, в мои владения, зная, что я или мои роботы расправятся и с тобой, и с твоим детёнышем. И вернуться ты имела право только без того или той, кому подарила жизнь. Просто потому, что он счёл своё же дитя порченым плодом порока.
Когда я узнал, что мои действия пытались предпринять без моего ведома, я был просто в ярости. Я был прав, считая, что у этого народа нет будущего. И на тебе, и на мне они поставили крест, считая нас пропащими. В тебе они видят распутницу, во мне - убийцу, вершащего свои зловещие дела только процесса ради. Снова жить вопреки, снова ударить их до боли, но так, чтобы они ожидали этого меньше всего. Я не хотел оправдывать их надежды и показывать им, что я могу уничтожать только беременных и ослабленных самок. Именно это и заставило меня пытаться сохранить тебе жизнь.
О себе ты мне явно рассказала из последних сил, потому что все мои дальнейшие попытки разговорить тебя терпели полный крах. Я не знал ни твоего имени, ни даже того, как ты бы хотела назвать своё чадо, но я продолжал говорить с тобой как с равным. Слова вникуда, которые услышат только пустыня, камни и куски ржавого металла повсюду. Я привык сражаться, но не спасать, и сейчас я чувствовал себя на редкость бессильным. В голове постоянно вертелись то один, то другой вариант того, что мне делать дальше. Я очень хотел сохранить тебе жизнь, понимая, что мы похожи больше, чем я мог предполагать. Хотя бы тем, что мы оба серьёзно больны, а их медицина не смогла не то, что помочь - сдержать.
В какой-то момент мне начало казаться, что мрак этого солнечного дня стал немного светлее. Я смог укротить, пусть и не победить то, что должно было убить меня, а потому твоя ситуация казалась мне разрешимой. Это я и пытался донести до тебя как можно спокойнее. Всё будет хорошо. Всё поправимо, если ты знаешь, что делать. Создание полноценной системы жизнеобеспечения и искусственное сердце разные, но схожие в плане технологий. И второе мне будет проще первого. Пусть тебе придётся немного пожить подобно мне, на аппаратах, но я верил в тебя. Ты прошла долгий и полный боли путь, и ты заслужила жизнь не меньше, чем я. Мы просто станем схожими, и я искренне верил, что всё получится. И, уже в нескольких метрах от своего логова, я понимал, что это будет вызов, но я готов был его принять.
Сама природа будто бы не хочет трогать это место в знак молчаливой памяти и вечной скорби. Здесь всё точно такое же, каким было всегда, когда Лирик посещал это место. Зыбучие пески и пустынные ветра сделали своё дело, обточив камень так, что на нём теперь не видно давней надписи. Нет и цветника, заботливо сооружённого Лириком и ещё одним существом. Но сравнительно большой и кажущийся по-необычному дышащим холмик выделяется и по сей день. Вечное, молчаливое напоминание тому, что все надежды, все мысли, всё, что тебе важно и дорого у тебя будет отнято и разбито. Вне зависимости от того, как бы сильно ты ни пытался.
Глядя на это скорбное зрелище, Лирик понимает, что даже его недавняя победа сейчас для него стала значить очень малое. Сейчас, глядя на могилу не известной ему самки, он, как и в далёкие дни до своего заточения, не ощущает ничего, кроме вины и опустошённости. Поистине, все чувства, в том числе и кураж, проще делить с кем-то, как бы ты это ни отрицал и как бы ни старался в себе это заглушить. Пока он ставил мир на колени, он фактически забыл о том, что происходило задолго до этого, но сейчас, когда не нужно ни с кем сражаться, некого преследовать, а те, кто желает причинить тебе вред, могут только зря сотрясать воздух и не более, старая рана снова открылась. До боли. Так, словно её вспороли отравленным клинком.
Лирик фактически не может ощутить самого себя, а его зрение становится расплывчатым. Пытаясь прийти в себя хоть немного, он опускается на могилу самки из своих воспоминаний. Его упругое тело инстинктивно сворачивается кольцами, но он не ощущает даже этого. Всё, что он может, - смотреть на старый камень, ощущая всю тяжесть груза своей вины. До сих пор ему кажется, что всё можно было изменить. Вырвать ту, кто был обречён с самого начала, из цепких лап смерти. Обмануть подлую судьбу и тех желавших стать героями глупцов, что заманили его в ловушку. Пытаться сражаться даже будучи запертым и отрезанным от своих роботов, лишь бы не попасться своему народу. А то и вовсе не посещать свой же завод в тот злополучный день.
Всё должно быть иначе, но как - Лирик сам до конца не в силах понять. Он может только буравить своим тяжёлым взглядом старое надгробие - и вести мысленный разговор с той, что никогда его не услышит. Как не слышала тем самым утром более тысячи лет назад. Он думал, что так будет легче, вот только легче не становится. Всё вокруг до сих пор буквально кричит до срыва голоса о том, что всё изначально должно было быть не так. И виноваты в этом дурном исходе все. В том числе, как Лирик чувствует сейчас, и он сам.
... Здравствуй.
Я не знаю, как тебя звали, как не могу и полностью осознать всё то, через что тебе пришлось пройти. Но знай то, что я тебе благодарен за всё. Пусть ты была в моей жизни от силы час, но ты смогла если не изменить её, то сделать немного проще. А ещё ты, думая, что не сможешь отблагодарить меня ничем, подарила мне её. Всё то немногое, что ты считала своим.
Всё произошло слишком быстро, и я оказался не в силах что-либо изменить. Я думал, что ты переживёшь эти роды, но твоё и без того измученное сердце сдалось. Я знал это, но не был готов к такому исходу. Меньше всего я хотел твоей смерти на руках моих машин. Но всё случилось так, как случилось. Спасибо тебе за то, что оставив мне её, не дала мне и шанса погрузиться в напрасное горе. Не все живые должны жить, но и я, и она жизнь заслужили сполна.
Это было прекрасное время. Лучшие несколько лет в моей жизни пролетели как один миг. Пусть я тогда не мог принять её полностью как "свою", но просто знай, что сейчас я очень сильно укоряю себя за эту свою слабость. Тогда я хотел доказать невесть кому, что я силён, ведя себя именно так, но теперь я вижу, что это был только мой просчёт. Так я показал себе только то, что я недостоин самого себя. Жаль, что только сейчас я смог увидеть это.
Ошибка, просчёт, недоразумение, на которое я совсем не имел права, зная, что есть в этом мире существо, которое просто не сможет без меня. Это никогда не оставит меня, и я не позволю этому чувству меня покинуть. Хотя бы во имя того немногого, что значит для меня хоть что-то. Ещё не все, кто виноват, заплатили по счетам. Даже спустя столько лет, когда подобные нам исчезли, я лично найду их, и они отплатят мне всем. Знай, что это всё я сделаю во имя не только себя. Ты и она тоже должны были это увидеть.
А потом... А потом я снова позволю себе бередить свои старые раны. Мои лучшие ищейки отправятся на поиск её последнего пристанища. Я не знаю, что они сделали с ней, и это незнание не разрешить мне никогда, но я заслужил узнать хотя бы эту каплю в море. И я обещаю, что так же поговорю и с ней. Она любила меня как родного, а я отплатил ей только своим пленением. И в этом и будет моё вечное бремя, что всегда будет толкать меня только вперёд.
К сожалению, нет такой силы, что поднимет мёртвых из могил. В этом мире сегодня ночью я стал выше Бога, но всё это по сравнению с тем, что я очень хотел бы сделать сейчас, для меня видится ничтожным. У меня есть всё. Весь этот мир стоит передо мной на коленях. Вся сила Кристаллов сделает всё, чего бы я ни пожелал. Но даже они бессильны перед смертью. Это неправильно. Это не должно быть так. Бессилие мне отвратительно, но есть то, что неподвластно даже мне.
Знай, что эту победу я посвящаю всем нам. Себе. Тебе. Ей. Мы все заслужили её. А мне остаётся только вопрошать себя в одиночестве. Слишком много "что если" и просто вопросов, но я уверен, что скоро станет легче. Пока что оно так. И я очень не готов с тобой прощаться. Ты и она навеки останетесь на моей стороне. И вы - те единственные живые, которые заслужили жизнь в моих глазах.
И в этот момент их словно бы трое.
@темы: Творческое